Яков Есепкин

Антикварные пировые Вифании

Калька

Взвиваясь над назойливой толпой,
Стандарт сбывает крашенный Меркурий,
И дракул заражают красотой
Фигуры пустотелых дев и фурий.

Заверченные в глянец до плечей,
Сиреневою матовой прокладкой
Обжатые, глядят, и нет прочней
Уз ситцев кружевных изнанки гладкой.

В зерцалах бельеносных тьмы скелет
От пола источается, лелея
Гофриры лядвий меловых, паркет
Скользит крахмально с пудрами келея.

Венеция – обманутых юдоль,
А мы зане храним ее зерцала,
Чтоб вечная танцующая моль
Над арфой эолийскою порхала.

Фламандских гобеленов, севрских ваз,
Реликвий в антикварных анфиладах
Порой дороже тусклый проблеск глаз
Иконниц в бледногребневых окладах.

Проспект краснофигурный под орлом
Двуглавым днесь мерцает бронзой русской,
Но каждый терракотовый разлом
Горит надгробной желтию этрусской.

И зрит кроваворотый каннибал,
Коробкой со скелетами играя,
Кто в чресла ювенильные ввергал
Огнь мертвенный, кого ждет смерть вторая.

Горацио, а нас ли вечность ждет,
Благие ли трилистия лелеет,
Идущий до Венеции дойдет,
Господь когда о нем не сожалеет.

Сколь нынешние ветрены умы,
Легки и устремления обслужных,
Кансоны ль им во пурпуре тесьмы
Всем дарствовать для симболов ненужных.

Ненужный факультет сиих вещей,
Забвения торическая лавка,
Беспечно соцветай от мелочей
До ярких драгоценностей прилавка.

На стулия теперь, венчая мисс,
Как матовые лампочки в патроны,
Жизнь садит бледнорозовых Кларисс,
Чтоб тлелись золотые их капроны.

Я с юности любил сии места,
Альбомные ристалища, блокноты
Порфировые, чем не красота
Внимать их замелованные ноты,

Мелодии неясной слышать речь,
Взнесенную ко ангелам и тайно
Звучащую, теперь еще сберечь
Пытаюсь то звучанье, а случайно

Взор девичий в зерцале уловив,
У вечности беру на время фору
И слушаю пеяния олив
Темнистых, арамейскому фавору

Знакомых, не подверженных тщете
Мелькающих столетий, шум и ярость
Какие внял Уильям, во Христе
Несть разницы великой, будет старость

Друг к другу близить нищих и царей,
Узнает любопытный, а оливы
Шумят, шумят, се рок мой, словарей
Теперь еще взираю переливы

Оливковые, красные, в желти
Кремовой, изумрудные, любые,
Дарят оне полеты и лети
Со мною, бледный юноша, рябые

Оставим лики Родины, пускай
Вождей своих намеренно хоронят
Прислужники, иных высот алкай,
Сколь мгла кругом, порфиры не уронят

Помазанники Божие, словам
Я отдал и горенье, и услады,
Точащимся узорным кружевам
Нужны свое Орфеи, эти сады,

В каких пылает Слово, от земных
Премного отличаются, химеры,
Болящие главами, в желтяных
И пурпурных убраниях размеры

Здесь краденные точат и кричат,
А крики бесноватости отличья
Являют очевидность, огорчат
Сим книжника пеющего, величья

Искавшего по юности, певца
Текущей современности благого,
Но веры не убавят и венца
Алмазного не снимут дорогого

С виновной головы, зачем хламид
Потешных зреть убогость, ведьмы туне
Труждаться не желают, аонид
Преследуют безбожно, о июне

Нисановый свергают аромат,
Курят свое сигары чуровые,
Хоть эллин им представься, хоть сармат,
Сведут персты костлявые на вые

И жертвы не упустят, сады те
Богаче и премного, для потехи
Я ведем вспомнил чурных, нищете
Душевной их пределов нет, огрехи

Общенья с ними, жалости всегда
Печальные плоды, но сад фаворный
Сверкает и пылается, туда
Стремит меня и огонь чудотворный,

И пламень благодатный храмовой,
Десниц не обжигающий гореньем,
О творчестве не ведает живой,
А мертвый благодатным виждит зреньем

Картин реальность, их соединив,
Двух знаний став носителем, избранник
Словесности высокой, может нив
Узнать сиих пределы, Божий странник

Одно смиренен в поприщах земных,
Но избранным даются речь и звуки,
Те сады ныне призрачней иных
Их брать сейчас каменам на поруки

Черед настал, а где певцов ловить
Небесных, все ринулись в фарисейство,
Черем хламидных суе удивить
И смертью, так скажи им, лицедейство

Не может дать вершинности, к чему
Пред теми одержимыми стараться
Бессмертие воспеть, зачем письму
Одесному желтицей убираться,

Ловушка на ловушке вкруг, игры
Своей нечистых среды не оставят,
Не там горели морные костры
Замковой инквизиции, лукавят

Историки и фурии наук
Астральных, теневые звездочеты,
Нет благостнее музовских порук,
Но с вечностью нельзя вести расчеты,

Елико астрология сама
Грешит реалистичностью научной,
Уроки нам бубонная чума
Дает и преподносит, небозвучной

Симфонии услышать не дано
Помазанным и вертерам искусства,
Пиют червленозвездное вино,
Хмельностью усмиряют злые чувства,

Какой теперь алгеброю, скажи,
Поверить эту логику, гармоний
Сакрально истечение, а лжи
Довольно, чтоб в торжественность симфоний

Внести совсем иной императив,
Навеянный бесовскою армадой
Терзать небесной требою мотив,
Созвучный только с адскою руладой,

Но слово поздно мертвое лечить,
Сады мое лишь памятью сохранны,
Зеленей их черемным расточить
Нельзя опять, горят благоуханны,

Сверкают шаты ясные, в тени
Охладной музы стайками виются,
Фривольно им и весело, взгляни,
Горацио, навечно расстаются

С иллюзиями здесь пииты, зря
Писать лукавым пленникам пифийским
Дадут ли аониды, говоря
Понятным языком, дионисийским

Колодницам возможно уповать
На хмелевое присно исплетенье,
Воспитанников пажеских срывать
Плоды подвигнув гнилостные, чтенье

Их грустное приветствовать иль петь
Нощные дифирамбы малым ворам,
Настанет время царить и успеть,
Созреет юность к мертвым уговорам,

Венечье злоалмазное тогда
Борей дыханьем сумрачным развеет,
Веди иных запудренных сюда,
Коль жизненное древо розовеет

И мирра вьется, мускус и сандал
Еще благоухают, плодоносят
Смоковницы, когда не соглядал
Диавол юных жизней, не выносят

Черемные цветенья и страстей
Возвышенных, провизоры адские
Уже готовят яды, но гостей
Томят не белладонны колдовские,

Желают неги выспренней певцы,
Тезаурисы червные листают,
Гекзаметры берут за образцы
Гравирного письма, зело читают

Овидия со Флакком, Еврипид
И старый добрый Плавт воображенье
Терзают их, сиреневый аспид,
Всежалящий оводник, искаженье

Природное милей им, нежли те
Вершители судеб вековых, ловки
В письме они бывают, но тщете
Послушные такие гравировки,

Чуть слово молвят, сразу помянут
Рабле, точней сказать, Анакреона
Иль рыцаря Мольера, преминут
Оне ль явить начитанность, барона

Цыганского иль Майгеля с грудным
Отверстием ославят, а зоилы
Свое труды чумовые свечным
Патрициям воздарят, аще милы

Деяния никчемные, письма
Чужого мы финифть не потревожим,
Успенное б серебро до ума
Успеть нам довести, быстрей итожим

Речение, а камерность сего
Творенья, именуемого садом
Трилистий говорящих, ничего
Не просит у бессмертия, фасадом

Звучащим и играющим теней
Порфирами сокрыт эдемских аур
Божественный альковник, от огней
Мелованных горит белей тезаур,

Накал его сродни лишь пламенам,
Еще известным Данту, облетают
Сирени и гортензии, ко снам
Клонит царевен бледных князь, считают

Своим его шатер домовики,
Убожества кургузые и эльфы
Прелестные, когорты и полки
Ямбические следуют за Дельфы,

Клошмерль иль Трира затени, иль мглы
Туманные Норфолка, единятся
В порывах благотворных, тяжелы
Для младости виденья, но тризнятся

Оне в саду немолчном, свечевых
Узилищ вечных татей равнодушно
Встречает зелень, желть ли, о живых
Роятся здесь мертвые, мне послушно

Когда-то было таинство речей,
Их серебром я нощному бессмертью
Во здравие записывал, свечей
Теперь огарки тлятся, круговертью

Лихой муарный пурпур унесло
Давно, лишь панны белые вздыхают
И теней ждут, взирая тяжело
На сребро, и в червнице полыхают.

Я искал любовь повсюду,
В каждом тихом уголке,
С ней мечтал, что счастлив буду
До конца дней на земле.

Но судьба вдруг отвернулась:
Не бывать счастливым вам.
Жарких уст рукой коснулась, — Не стучать в любви сердцам.

Я проснулся среди ночи,
Стал во тьме искать тебя,
Заметалось сердце в боли,
Грустной сделалась луна.

Я не верю, всё неправда,
Это вымысел и сон,
Завтра снова буду рядом,
И теплом твоим пленён.

Почему же неспокойно,
Еле слышен стук в груди,
В горле сильно пересохло,
И мне холодно в тиши.

Знать судьба не пошутила,
Билась жизнь в её руках,
Ядом сердце опоила,
Рассмеявшись на глазах.

Угасают в сердце чувства,
Словно осень закралась,
И любовь под шелест листьев
Вырвав сердце, унеслась.

На город вечер навалился тишиной
И даже ветер разгоняя с улиц тени,
Лениво тащится приятелем за мной.

Так что ж входи, открыты настежь двери,
Ведь так давно не пели мы с тобой
Полночных песен старой волчьей веры…

В тех песнях слышится забытая любовь
И сила ветра заплетающая стебли
Зеленых трав бескрайней тьмы лесной…

В тех песнях жизнь душой моей воспета
И пусть слова в ней обратились в вой,
Но ими жив наполнив сердце светом…

Мои вирши по ночам читаешь,
Наполняя слезы моей болью.
Закрывая раны теплой дланью
Сберегаешь все, что сердце помнит,
В свою душу вновь печаль впускаешь.
Только жаль не стоят мои строки
Твоей грусти,
ты же это знаешь,
Ты же знаешь в сердце моем пусто.

Стал я тверже, может быть мудрее,
Нет, наверно стал я осторожным,
В страхе дую на сырую воду,
Сделав проще всё, что было сложным.
Только вот, забыть тебя не смея
По утрам творю пустые вирши,
Без тебя кривыми
стали строки,
Иль глаза мои стали пустыми.

Я скучаю, может даже очень
Так, что сердце с кровью вырывая,
Бьюсь о землю закрывая очи,
О бумагу душу вытирая…
Я пишу опять пустые вирши,
Я пишу ведь знаю – ты читаешь.

У меня опять нелепо вышло…
Так бывает… сердце не обманешь…

Люблю смотреть на мимику лица,
Как ты порою губки поджимаешь,
Как неприступны, каменны глаза,
Когда стихи воочию читаешь.

Ход мыслей здесь, увы, не угадать,
Мне не дано читать на расстоянье,
Позор? Успех? Иль пламени предать
Прелюдно всем поэтам в назиданье.

Вот глаз моргнул, слезинка потекла,
Виной тому возможное цветенье,
А вдруг в стихах открылася душа
И поняла поэта вдохновенье?

Прочитан стих. Отложена тетрадь.
Как критик жду честнейшего ответа.
Вдруг поцелуй горячий дал понять,
Что он и есть награда для поэта.

День был потерянным напрасно,
А я его так долго ждал,
Искал нежнейшие соцветья,
И подарить с колен мечтал.

Я ночь с бессонницей боролся,
Свет тускло падал мне на стол,
С напавшей музою извелся,
Любовь — смертельный приговор.

И, как романтик, на закате
Хотел стихи преподнести…
Сейчас они в костре сгорают,
Разносит ветер прах любви…

ОН обнимал тебя за плечи,
Губами ник к твоим устам,
Январским стал июльский вечер,
И взор затмила пелена.

Не значит ли, когда доселе
Мы были вечером одни,
Играя чувствами в постели,
Ждала совсем чужой любви?

Я растворился в летнем зное,
Цветы оставив, где стоял,
Как сердце плакало от боли…
И холод в спину погонял…

Он в глазах её видел мечту,
Что искал на окраинах звезд,
Он ловил звук из уст на лету,
По-другому жить просто не мог.

Её образ читался во тьме,
Средь бегущих потоков дождя,
И в мечтах иногда на стекле
Видел, как проступала рука.

Он тянулся к ней сердцем своим,
Это был тонкой страсти порыв,
Но любить так боялся один,
И сердечных скрывал чувств мотив.

Он сонеты писал по ночам,
Представляя закаты вдвоем,
Сердце отдал на откуп стихам,
Как романтик, он верил в любовь.

Как прекрасна любовь в наших снах,
Остров, море, неведомый сад,
Или вдруг, воспарив в облаках
Встретим радуг весенних парад.

Точно так же и он в том миру
Видел счастье любимой в глазах,
Соловьем напевал ей «люблю»
И летал, как дитя, в облаках.

А когда защемило в груди,
Застонала от боли душа,
Он собрал в себе дух подойти,
И признаться, ей болен года.

Он мечтал, что в ответ поцелуй
Обожжет своей страстью уста,
Но судьба намекнула «забудь»,
А она «мы с тобою друзья».

Вот и рухнул весь мир его грез,
Затянули слова его в ад,
Опустела душа и мороз
Остудил блеск в влюбленных глазах.

Почему он скрывал свой огонь,
Для чего искал счастье в стихах,
Если рядом им быть не дано,
Если рай может быть только в снах.

Уже которая бессонной длится ночь,
Уже светила все я знаю наизусть,
Но сон сегодня не торопится помочь
Опять забыться от страданий и уснуть.

Терзает сердце опьянившая любовь,
Невыносимо тук — тук мечется в груди,
Ах, как попасть бы снова в мир из сладких грез
В объятья нежной и чарующей любви.

Наверно, видя, как страдаю по ночам,
Как чувства сердце разрывают на куски,
Во тьме Амур ко мне сошел по облакам
И ненавязчиво сел рядом у руки.

— О, милый друг, душа болеет тяжело,
Как притупить мне вечерами эту боль?
Любовь сокрылась в ее недрах глубоко,
В твоей ли власти сделать боль мою другой?

Без слов ладонь его коснулась головы,
О, Боги, как знакомо мне прикосновенье,
Боль отступила и Морфей из темноты
Призвал меня к себе, слух приласкавши пеньем.

И вот, мечта моя заветная сбылась,
Амур исполнил в сновидении желанье:
Я помню, как ко мне ты, ангел, подошла
И прогнала тоску искусностью лобзанья.

День к концу подошел, впереди темнота,
Так, наверно, по жизни бывает,
Небосвод в серебре, появилась Луна,
Ночь ко сну всех немая склоняет.

Только ветер не спит, поднимает листву,
Тихо шелестом с нею играя,
В гуще крон во дворе птицы песню поют,
Колыбельной ее называя.

Я смотрю в пустоту чрез большое окно,
И, увы, мне сегодня не спится,
Мысли где-то с тобой, а Амур со стрелой
Сидит рядом, мешая забыться.

Запах кожи манит, будто он на руках,
Я с ладоней его ощущаю,
Вкус волшебной любви на иссохших губах…
Как же, ангел, тебя не хватает.

Чем пожертвовать мне, чтобы сказкою быль
Этой ночью могла обернуться?
Мы во власти любви от желанья сгорим,
Только б снова к тебе прикоснуться.

На мольберте сменяют друг друга листы,
Как от ветра по осени падают листья,
Я неспешно бросаю в задумке штрихи,
Представляя, каким будет образ под кистью.

Ты напротив меня, замерев, без движений,
Обнажённой позируешь мне не дыша,
Я во взгляде читаю немое смущенье,
И на грудь то и дело спадает рука.

Я прошу потерпеть и представить картину,
Например, что гуляем мы в летнем саду,
Ты срываешь с куста расписного малину
И со мной разделить еще хочешь одну.

Я штрихи между тем обведу на бумаге,
Получу твой портрет неземной красоты,
Видна робость, и страсть, и любовь в твоем взгляде,
И невинность твоей женственной наготы.

А потом я вдохну в него жизнь, как художник,
Краски смогут твой образ дополнить душой,
Если вдруг нас судьба разлучит поневоле –
Я всегда будь знать, что ты рядом со мной.