Остывает твой зной, словно мятная ночь у реки,
Слышен стук каблуков
по начищенным клеткам паркета.
Забери у меня поскорей наши дни-мотыльки
И сожги их в кострах
своего полупьяного лета.

Разорви этот ветер на тысячи вздохов и слов,
Преврати эти слёзы в дожди,
как умела когда-то,
Запиши имена на обрывках несбывшихся снов
И забудь, что на свете за всё
наступает расплата.

В невесомости дней все дороги ведут в никуда,
Мне бессовестно врёт навигатор
всё чаще и чаще.
Остывает твой зной… и уже замерзает вода,
Чтобы снова растаять в чужом
для меня настоящем.

Было, не было, не знаю,
Но казалось как вчера,
Я под взглядом нежным таю,
Что открыла мне чадра.

Прислонился к шелковице,
Хоть какая — то, но тень.
Солнце жарит да ярится,
Впереди же целый день.

И вот тут, мне показалось,
Думал даже напекло,
Та, стояла и смеялась,
Мне же было не смешно.

Я глаза её увидел,
Сразу понял, что пропал,
Я стоял чего — то медлил,
Деревянным будто стал.

В них любовь непогрешима,
И услада для души,
И в ночи мольбы призыва
Поцелуем заглуши.

Я не знал, на что решиться,
Крест на мне, а здесь ислам,
И теперь ты будешь сниться,
Но, а я не тут, не там.

Ночью звёзды мерцают игриво,
Отражаясь в уснувшей воде,
И небрежно, в раскачку, лениво
Засияла луна в вышине.

А природа вокруг ликовала
В эту тихую, тёплую ночь,
И кружилась она, и плясала,
А недоброе сгинуло прочь.

И такою картиной любуясь
Начинаешь чуть — чуть понимать,
Что законам мирским повинуясь,
О всевышних нельзя забывать.

Позабуду про всё я на свете,
Ни о чём не жалеть, не вздыхать,
Всё проходит, но мысли как клети,
Не дают от себя убежать.

А в душе отпечаток от боли,
И прошедшее манит, кричит,
Не осталось ни силы, ни воли,
Постарел, задыхаюсь, разбит.

Может чудо поможет? Едвали,
Не уйти и не скрыться нигде,
Про любовь уже столько писали,
Не читал я пока о себе.

Суров с врагом, с сестрою ласков — И дерзок, и силён;
Но всё же с некоей опаской
Идёт на битву он,
И лихорадочно по телу
Проходит дрожь,
А в глазах блестит несмело:
«О, не трожь!»

И было так: взрывались ночью
Жёлтые шары,
А дальше — тени рвались в клочья
По правилам игры,
А дальше — снова нефть горела,
Озером лиясь,
И дрожало чьё-то тело,
Вдавленное в грязь.

В бою, среди песков горячих,
В овраге и в пыли,
Где копоть от озёр горящих
Скрыла лик земли,
Где кость от кости, плоть от плоти — Солдат и пулемёт…
Какой таинственной заботе
Он мысли доверяет гнёт?!

Он не ответит, не ответит,
Но, идущий в бой,
Он знает, что спокойно встретит
Приступ свой очередной.
И пусть смертельно бледны щёки,
И лоб горяч,
Но сердце… словно конь жестокий…
Вновь несётся вскачь.

А если ночью небо видишь
Вместо потолка,
И под открытым небом — видишь? — Лежит твоя рука,
Ты не пугайся, это значит — Здесь не нужен страх,
Ты просто видишь жизнь иначе:
Сразу в двух мирах.

Я — человек, и я же — лебедь.
И я одна в лазурном небе,
И, сбросив перья, вновь идёт
Княжна, скрываясь в лоно вод.
Чиста? Грязна? Гола? Одета?
Я — тень; но я не вижу света.
Я — день, и я не знаю тьмы,
Что в небе, что в стенах тюрьмы.

А вы, не ведавшие яви,
Вы обо мне судить не вправе,
О тех рубашках, что плела,
Как поутру роса взошла.
Меня ль вы примете в объятья?
Спешу к тебе, моё заклятье,
Чтоб в чёрной бездне потонуть,
Чтоб мне самой себя вернуть.

Пока не кончена работа,
И дни мои бегут без счёта,
Но где-то там, во мраке, Жнец
Всё ждёт, когда придёт конец…
Он придёт, уж я-то знаю:
Сама себя я обыграю.
Сама себя я прокляла,
Чтоб я сама себя спасла.

Я — Брахма, Будда, Шива, Вишну…
Когда другим меня не слышно,
Я понимаю: это — зло.
И всё же… что меня спасло?
Да то, что «может быть и хуже»:
Вдруг горизонты станут уже?
Ведь если Я не слышу ИХ — Тогда зачем весь этот стих?!

Кошка улыбается
Сфинксы всегда улыбаются
Когда падает солнце
А.Надеждин
1
Глаз горящих в ночи миндалины
Мне оставил на память Египет.
Пирамид нет – так на завалинке
В позе Сфинкса сижу, поглядите.
Не виляю хвостом, как кое-кто
И в глаза не смотрю я преданно.
Я привыкла скрывать эмоции
Да по крышам гулять в полнолуние.
Мне не нужен никто в товарищи –
Не страдаю от одиночества.
Но могу исцелить от боли вас,
Пожалеть, если очень хочется.
Колыбельную спеть вам ласково,
Рассмешить – такая затейница!
Только где и когда – не вам решать.
Мне, египетской, — воля вольная!

Читать дальше →

*  Есепкин входит в элитарный клуб литераторов, претендующих на получение Нобелевской премии (США, Канада, Швеция, Россия)
Яков Есепкин

Застолья в тайных спальнях

Третий фрагмент

Вновь юдицы эклеры чинят
Переспелыми вишнями, в денных
Садах лета фурины звенят
И пеют о тенях благоденных.

Иль парафии нощно Эреб
Для асийских царевен готовит,
Именитств хлебоимных и треб
Присно темные яства меловит.

Ах, Господе, хотя бы во снах
Белорозовых, в маковой слоте
Вижди нас о холсте апронах
И тлетворной сугатной золоте.

Десятый фрагмент

Своды замков фламандских во сны
Фей лиют морок, буде щеколды
Не страшат изваяний, пьяны
От духов их Беаты и Голды.

Тайных спален лепнина химер
Отпускает жемчужных, шелковье
Див серебрит еще парфюмер,
Но грядет столование вдовье.

А и будем колодницам льстить,
Соклоняться пред каменной Федрой
И ночные флаконы златить
Червных вишен алмазною цедрой.

Пятнадцатый фрагмент

Моргиана во замковой тьме
Одиноко рыдает, несть краше
Снов менин, у себя на уме
Пьют фиады, с вей жемчуг лияше.

Это, Сильвио, близится пир,
Навиют перламутром юнетки
Локны, чает царевен Эпир,
В темном оды внимают брюнетки.

И гранатовых фей не очесть,
И кримозна золота ступеней,
И мы сами биемся как есть
О винтаже фарфоровых теней.

*  Современная мультисегментная книгоиздательская система жалка в своей общехарактерной для всех ниш и секторов деградационной убогой маргинальности — читайте великую русскую литературу в интеллектуальном андеграунде
Яков Есепкин

Застолья в тайных комнатах

Первый фрагмент

Ядным златом шкатулки менин
В тайных спальнях ожгут эвмениды,
Бег химер по ампиру лепнин
Тьма замедлит, смещая планиды.

Бал елико иль пир, дам валет
Юный бьет и колоды тасует,
Изваяния Саский и Эт
Чают нас, их Евтерпа рисует.

Хмель вдохнут ли богини письма,
Чтоб юнеток узнать во гетерах,
И сухарниц жемчужных арма
Источится о битых патерах.

Девятый фрагмент

Своды темных венечий блюдут
Комнат замковых тайны, Помоны
Всеблагие дары нас и ждут,
Хмелем вин золотых дышат Моны.

Ах, досель очеса их сребрит
Ядом ставший путрамент, велики
Рисовальщиков кисти, харит
Ныне в золоте гребневом лики.

Истечет ли серебро холстов
По окладам, уснут балевницы
И фиады из мраморных ртов
Морок ночи прельют на стольницы.

Четырнадцатый фрагмент

Башен замковых, мрачных ротонд
Звездный блеск гасит яркость Гемеры,
Львов дремотных, златых анаконд
Теням фивские внемлют химеры.

Яко пир и царевнам дышать
Благо пудрою морной в печали,
Станет Раний хотя воскрешать,
Нас любили оне и пеяли.

Ныне фей очарованных струн
Дуновенье и трепет пленяют,
И о лядвиях мраморных юн
Кольца змей ветхий шелк истемняют.

*    Алмазный фонд русской литературы, готические стихотворения — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров квазиславистской болотной амебообразной книгоиздательской системы
Яков Есепкин

Застолья в рубиновых садах

Пятый фрагмент

Изваяние лета, рубин
Золотой, нас ли барвой соводят,
Черноплодные кисти рябин
Во подвальных лекифиях бродят.

Иудицы на емину злать
С ядом льют, благо нощь пировает,
Ах, одно, исполать, исполать
Мгле земной, яко вечность бывает.

Яко тусклые цитры и Ад
Минет Господе, кельхи прельются,
Он увиждит фарфоровый сад,
В коем тени отроков биются.

Семнадцатый фрагмент

Кровоцвет о златых лепестках
Ищут девы, зерцайте, виллисы,
Бледных фей, цветь на их рушниках
Паче крови, темны и кулисы.

Мом смеется, кривляясь, еще б
Шут не ведал бессмертию цену,
Из усадебных топких чащоб
Наползают гадюки под сцену.

И ротонды от лядвий златы,
И емины атласных ждут граций,
И путрамент сквозь червные рты
Юн течет в ядный шелк декораций.

Двадцать второй фрагмент

Именитства у нас, Таиах,
О серебре утешно менадам,
Век цариц ли, губителей, ах,
Мы величье дарим колоннадам.

Что и Ад, иродицы ль темны,
Ядом чинят эклеры золовки
И лиется в их денные сны
Мирра, сей и писали оловки.

Се и мы вновь атрамент пием
С ядом червным и миррою вместе
И тоскуем о веке своем,
Винограды златяше к сиесте.