В свинцовом зимнем небе Снежинка закружилась.
Из тучи тёмно- серой на свет она явилась.

В красивом белом платье, чиста, неповторима,
Была она прекрасна, да только нелюбима.

Играя с буйным Ветром над замком пролетала
И молодого Принца она там увидала.

Она любви искала, она к теплу стремилась,
Холодными ночами в окошко к Принцу билась.

Пока ещё не знала, как то тепло опасно.
Страдала и мечтала, но всё, увы, напрасно.

Принц вышел на прогулку- она над ним кружилась.
Устав, на рукавичку она к нему ложилась.

Ждала, от счастья тая, что он её заметит.
И на любовь любовью он ей тогда ответит.

Взглянул Принц равнодушно, подумал: «Да, красива...»
Снежинку с рукавички стряхнул неторопливо.

И подхватил Снежинку холодный Зимний Ветер.
Он ей шептал тихонько, что нет любви на свете.

Заплакала Снежинка, растаяла от горя,
И капелькой хрустальной упала в сине море.

Снова пасмурно и хмуро.
И тоскливо на душе.
Но об этом, Губарь Юра,
Ты не раз писал уже.

Скоро солнце хлынет свыше.
Не грусти и слёз не лей!
Вновь разбойником засвищет
В роще майский соловей.
19 марта 2012 г.

Я просыпаюсь вместе с солнцем, что сквозь шторы,
Полоской света ласковым теплом щекочет веки мне…
За форточкой, чуть приоткрытой — сладкий слабый шорох,
Листвы березы той, чья тень уже колышется в окне…

А за окном, уже давно неистово и весело щебечут,
Дворняги-воробьи, что подбирают им доставшиеся крохи…
И утро майское, расправив, словно крылья, свои плечи,
Мне нежно шепчет: «Просыпайся, и… свари нам кофе…»

Хоть и имеет высших два образованья,
Но, оказалось, шут – его призванье.

Гнобят на телевиденьи рекламу.
Ну как же мне не выразить протест?
То, что творят с ней — это просто драма.
Куда глядят Кулистиков и Эрнст?

В эфире ей отводят мало места.
Меж сериалами она всегда зажата,
Оборвана на самом интересном…
Ну как же можно с нею так, ребята?

Рекламы краткость — это страшный бич.
Ведь в тему важно вникнуть досконально.
К примеру, гладкость кожи — как достичь?
За полминуты — просто нереально.

Меня недавно ввергли в страшный шок,
Не дав ответа на вопрос сакральный.
Какой стиральный лучше порошок?
Мне это нужно знать принципиально!

Засилье на экране детективов
Приносит вред рекламе, безусловно.
Вот этот, скажем,… лейтенант Коломбо,
Прервал вчера показ презервативов.

Сегодня он, в своём плаще помятом,
Без всяких санкций влез в рекламу жвачки.
И нагло щуря глаз подслеповатый,
Сожрал весь «Орбит» — это однозначно.

Да и «Каменская», видать, свихнулась.
Совсем, признаться, баба очумела.
Она в рекламу «LOSK, а» влезть сумела. *)
Но в «мокром деле» явно подскользнулась.

Короче, зритель я нераводушный.
Не потерплю издёвок над рекламой.
Ну, дайте ей эфира больше, гады!
Ведь без рекламы — на каналах скушно.

*) LOSK — марка стирального порошка

С Леонтьевым никто на сцене не сравнится.
Он – сам огонь, вулкан, волшебная жар-птица!
Поёт надрывно, страстно, с пылом — жаром.
Лишь зубы блещут, как снега Килиманджаро.

В мире так много правил — их правил
Кто-то другой, но не я…
В небе полночном Знак свой оставил
Тринадцатый Мастер Плеяд…
Я вновь начинаю жить,
Когда тебе хочется петь…
И только Время струною дрожит,
Пытаясь успеть все успеть…

Все окна замажу податливой глиной,
Пусть свечи коптят – я привык…
Старое кресло подвинув к камину,
Подброшу в огонь пару книг…
И я продолжаю жить,
Когда меня, вроде бы, нет…
И только Время струною дрожит,
Собой прикрывая свет…

В плотном, мшистом покрывале в полночь комнаты вплывает
И, скользнув к моей кровати, замирает холм.
Лунный душ он принимает,
Но становится от света все черней, плотнее мхом.

Жадно комнату глотая, он молчит. Молчанье бродит,
Точит тишины мечи.
Но мне кажется, что вроде…
Нет. Молчит. Молчит. Молчит.

И, не выдержав молчанки, на него я – с кулаками,
С воплем: «Уходи, давай!»
Холм мгновенно расступился, — и нырнул я в пропасть камнем,
За спиной, вдогонку слыша хруст валежника: «Бай-бай».

Отвернулась к стене, и я — не в теме,
Даже вкус тонких губ не пригубив.
Отвернулась к стене, флиртуешь с тенью.
Отвернулась к стене, ушла в отрыв.

Всплеск руки говорит мне: «Третий лишний».
А уколы бедра: «Я не с тобой».
Тень подошвы твои проворно лижет
И мелодию пьет за упокой.

Тень одета легко, в ничто, по моде
Безымянно-безмолвных темных стран.
Тень юлит, торопясь, темнит, уводит
За собою туда, где правит транс.

Там по контуру тела нарисуют
Из изломанных линий облик сна,
Оплетут и утянут. Безрассудно
Внемлешь ты, в нем лишь ты, нет рядом нас.

Тень поймет как никто и не осудит.
Тень поймет, ведь она и есть никто.
Вы друг друга нашли, — равны по сути,
На двоих поделив мой закуток.

На три ноты послать бы хрупкий танец,
Нагляделся, наелся я сполна.
Но трепещет пером твой каждый палец,
Но дрожит у стены струна-спина.

Вот уносит тебя птиц черных стая.
Я за руку схватил тебя, — спасти…
Ты взмахнула крылом, в стене растаяв.
Мне осталась лишь тень и ломкий стих.

Он на столе лежал обычно, безучастно.
Но раны на лице сплели узор такой,-
Не разглядеть черты. И вот я час за часом
Стираю ран узор уверенной рукой.

Из рваных лоскутков лицо я собираю:
Вот веко нижнее, вот носа желобок,
Дуга скулы, ее приклею ближе к краю,
Заполнит парафин разрыв, что так глубок…

Из кропотливых швов и склеек проявилось
Обычное лицо, тревогою слепя.
Где, где встречал его, скажите мне на милость?..
В лежащем на столе я вдруг узнал себя.