Со стыдом оглянусь назад
На прошедшую жизнь свою,
Как я часто бывала в ней
У обрыва на самом краю.
Спотыкалась и вновь вперёд шла
Всё пыталась себя обогнать
Как же стыдно и страшно сейчас
Во всём прошлом себя обвинять
К вам я редко являлась тогда,
Всё откладывала на потом
И, как прежде, гудят поезда
Молчаливо стоит старый дом
Одиноко ему здесь быть
Он, конечно, знает о том,
Что недолго осталось жить,
Всё же ждёт, что к нему подойдём
Согревал нас всё детство от вьюг
От мороза, жары и дождя
Ох, где ж взять мне такой утюг
Чтоб ошибки загладить, глядя
На свой дом пустой и на фото,
Тех, кто раньше здесь ждал нас всегда
Было тесно порой, никого там
В даль ушли навсегда года.
Только яблоня снова верит,
По весне как всегда зацветёт
Смотрит так же упрямо на двери
Кто, плоды, подойдёт и сорвёт.
Поросли все тропки, дорожки,
Тишина поселилась кругом
Нету маленьких, выросли ножки
В одиночестве сад, двор и дом.
Со стыдом стою здесь опять
Всё прошло, не вернуть, не догнать.

За каждый шаг на этом свете
Перед Всевышним ты в ответе.
Там вспомнишь всё, где мусор бросил,
Кого обидел, тебя спросят,
И по какой дороге шёл,
Где потерял и что нашёл.
Помог ли другу в жизни той,
Где заслонил его собой?
Взаймы по жизни сколько брал,
Назад потом не отдавал.
Ты оскорбил кого в пути?
И сколько раз сумел сойти
В ту сторону, где плод запретный
Сманил тебя с дороги этой?
Когда смеялся над другими,
В круг выставляя всех плохими.
И, как, прогревшись до костей
Ты забывал своих друзей,
А в сытости родню не помнил,
Просящих просьбу не исполнил.
Старался жить лишь для себя,
Себя любимого любя.
Ты ближним не хотел помочь,
Но, быстро день сменяет ночь.
Исправить не дано кому-то
И вот ты, старый и согнутый.
Винить кого, скажи на милость,
Вокруг всё сразу изменилось.
Твой взор упал куда-то в даль.
Ведь был здоров ты словно сталь.
И, где те дни, где был ты молод,
Не ощущал жару и холод?
Но всем нам дан один исход:
Земной кончается поход.
Однажды мы прибудем все
Стоять на общей полосе,
Где ничего уж не начать,
Лишь перед БОГОМ отвечать
И, жизнь назад не повернуть,
ЕГО ни в чём не обмануть

притихла деревня…
загадочный вечер.
с околицы к речке
идёт тишина.
за нею, степенно,
спускается вечность,
как спустится завтра,
как раньше была.

и будут меняться
названия и люди.
уйдёт в забытьё
целый век или год,
и чьи-то беззвестные
лица и судьбы.
настанет их время
и кончится срок.

на этой планете
мы — вечные дети.
но нам не уйти
от тревог и забот.
а мы забываем,
что просто играем,
когда нам даётся
коротенький срок.

притихла…

сегодня на улице ветер
бросает охапками снег.
зима в золочоной карете
бежит, ускоряя свой бег.

трещат за окошком морозы.
метёт и кружится метель.
на стёклах из инея розы,
а ветер сильней и сильней.

и вот уже солнца не видно.
весь мир околдован зимой.
а мне в этот вечер обидно,
что нет тебя рядом со мной.

убегают минуты
и проходят года…
мы встаём рано утром
и дорога трудна.

мы в борьбе постоянной,
мы не верим в себя.
нам бы жизни понятной
не на миг — навсегда.

нам чуть-чуть бы ослабить
у губы удила,
нам бы сердце заставить
полюбить навсегда,

чтобы хоть на минуту
время бег задержать…
я добрей тогда буду,
я успею сказать.

но в горячке и спешке,
вдруг, затёрлись слова…
мы, как в шахматах пешки,
и уже навсегда.

Гонор громоздким орудьем
Сперло в груди, как грусть.
Я на грузина грудью
Прусь!.. Прусь!.. Прусь!..

Грузди гроздьями грузим,
Резвость не посрамив,
Разум порежем упругий,
Разом все разрулив!

Просто в разнузданной праздности:
Разочарованность – впрок.
Перепродать бы параграфы
Переработанных строк.

Прямо… направо… и по морю!
Прем через бури вперед!
Прав, кто припомнит с прискорбием
ПРАВДЫ дрянной переплет.

Перепродумав порядки,
Прелестью вырастем впредь.
Прежде мы крали украдкой,
Теперь – перестали робеть.

Преданные пророчеству,
Грубо торгуем добром!
Терроризируя творчество,
Бренной тропою бредем…

Рвотным рефлексом разорваны
Кровью вскормленные рты.
Шрамы на мордах уродливы,
Нервы, как трупы мертвы.

От разорения грузный,
Стразами вдрызг разревусь.
Я – «ИНФУЗОРИЙ РАЗУМНЫЙ»
Вызубрил жизнь наизусть!

Время падает со скоростью свободного паденья…
Дней прошедших – горкою на дне часов песочных,
Засыпает время колбу со стеклом непрочным,
Перемалывая в пыль разорванные жизнью звенья.

Время сыплется надеждою, мечтой и верой,
Падая на дно сгоревшим серым пеплом.
Дней, что кажутся прошедшими нелепо,
Лет, что видятся жестокой жизни стервой…

Время с шелестом стекает узким горлом
Колбы призрачной с надтреснутым стеклом.
То, что показалось вечным – это истекло…
И перевернуть нельзя часов песочных колбу.

Слышно лишь, как тихо сыпется песок,
И бежит себе, бежит часов песочных время,
Горкою ложась на дно и превращаясь в кремень,
До тех пор, пока ещё пульсирует висок…

Минувший август был холодным и сырым,
В который раз стреляюсь холостым…
В почтовом ящике опять одни газеты,
За пол часа уже восьмая сигарета,
В стакане выдохся вчерашний «Арарат»,
Влюбляюсь все не в тех и невпопад.
Вчера ужасно прочитал стихи…
Для большинства кажусь занудным и сухим,
По прежнему боюсь припомнить всуе
О чем не пишут, не поют и не рисуют.
Ушел из дома, дверь, оставив не закрытой
И вновь плачу по всем своим кредитам.
Боюсь, опять начну рубить с плеча…
Мечтая броситься под бампер Москвича.
Погасли лампочками старой пыльной люстры,
Куда-то в зиму спрятанные чувства.
С самим собою режусь в «дурака»,
К соседям снизу в таз, стекая с потолка.
И в гости уже редко кто заходит…
А, в сущности, ни что не происходит:
Менты стоят в очередях за пирожками,
Все мои мысли перепачканы стихами,
В дурацком качестве дебильное кино.
Спасают только эркер и окно…
В Одессе греют животы коты…
Я, как и ты хочу немного теплоты.

Мой друг не выдержал семьи,
Хотя видал не мало.
Его жена с двумя детьми
Осталась за Уралом.

Я осуждать его не стал,
Советчиков – навалом,
Он, просто, видимо устал,
И он имеет право.

Я так боюсь к тебе внезапно охладеть,
Боюсь, когда моя любовь и страсть угаснет,
И не захочется чего-либо хотеть,
И все, что было, станет тусклым и напрасным.

Боюсь, когда субботним вечером, устав,
Поодиночке ляжем в тесную кровать.
И: «Как дела?» мы не спросив и не узнав,
Друг-друга перестанем удивлять.

Когда мы перестанем видеть небо,
И я в проеме виновато обопрусь,
И будто невзначай уйдя за хлебом,
К тебе уже обратно не вернусь.

И будет некуда бежать или пойти.
И, вдруг, от горечи живот и нервы скрутит!
Сойти б с ума и с места не сойти,
В бессвятстве изуродованной сути!

Устав от пьянства, взвесив, что к чему,
Пойму, что жил все это время не любя.
И буду вынужден склонится к одному,
Что все стихи, что я писал — не про тебя.

Я для тебя, уже давно, готов исполнить
Любой твой необузданный каприз.
А ты пытаешься, как-будто что-то вспомнить,
Забывшись куришь у плиты и варишь рис.

Мне вновь и вновь включают треки Полозковой.
Стихи отличные, но все дают понять,
Что все написанное мной — давно не ново,
И что вообще пора завязывать писать.

Пусть далеко мне до Большой литературы,
Твоя уверенность во мне прибавит сил.
А то, что я опять температурю…
Так это я случайно допустил.