Улисс
Яков Есепкин
Улисс
XX век
Вал над галерою навис,
Остановились воды.
Закончил странствия Улисс,
Уставший от свободы.
Умолк слепой певец богов,
Но призрак жизни вьется
Там, где ни попранных слогов,
Ни рифм не остается.
Никто, Эсфирь, не говорит
На смертном перелете,
И пламя темное горит
В надмирной позолоте.
Века умчались, а досель
Чадит в руинах Троя,
Итака ладит колыбель
Для нового героя.
Тоской гремит сионский лот
И разбивает душу,
И он под пзолотом высот
Переступил на сушу.
Но заняли в огнях места
Дрожащие Сирены,
Надсадная их нагота
Восстала вновь из пены.
Он возлюбил угрюмый блеск
Очей, когда нагнулся,
И не услышал дальний всплеск,
От славы — отвернулся.
Наркотики и нежный яд
Остались для интриги,
Капризной вечности в заклад
Передаются книги.
Пурпурной буквы не найти,
Истлели пергаменты,
Легли на римские пути
Мелованные ленты.
Так и Офелия, и Мод
Горят в иных бутонах,
Теней прощальный хоровод
Водя на геликонах.
Скудельной нашей жизни сны
Определяют сроки,
И новой классики страшны
Посмертные уроки.
Улисс
XX век
Вал над галерою навис,
Остановились воды.
Закончил странствия Улисс,
Уставший от свободы.
Умолк слепой певец богов,
Но призрак жизни вьется
Там, где ни попранных слогов,
Ни рифм не остается.
Никто, Эсфирь, не говорит
На смертном перелете,
И пламя темное горит
В надмирной позолоте.
Века умчались, а досель
Чадит в руинах Троя,
Итака ладит колыбель
Для нового героя.
Тоской гремит сионский лот
И разбивает душу,
И он под пзолотом высот
Переступил на сушу.
Но заняли в огнях места
Дрожащие Сирены,
Надсадная их нагота
Восстала вновь из пены.
Он возлюбил угрюмый блеск
Очей, когда нагнулся,
И не услышал дальний всплеск,
От славы — отвернулся.
Наркотики и нежный яд
Остались для интриги,
Капризной вечности в заклад
Передаются книги.
Пурпурной буквы не найти,
Истлели пергаменты,
Легли на римские пути
Мелованные ленты.
Так и Офелия, и Мод
Горят в иных бутонах,
Теней прощальный хоровод
Водя на геликонах.
Скудельной нашей жизни сны
Определяют сроки,
И новой классики страшны
Посмертные уроки.
