Покинув электричку и избежав проверки,
Один, без документов, в автобус я зашел.
Там, у окна я вещи закинул под сиденье
И, застолбив местечко, я вышел подышать.

Автобус наполнялся народом с электрички.
Он скоро увезет всех куда – то в темноту,
Где можно затеряться и навсегда остаться,
Где завтра нет в помине и где сегодня нет.

И вот водитель громко сказал, что отъезжает,
И я тогда в автобус поспешно заскочил.
Захлопнул дверь водитель, и тронулся автобус.
Автобус от вокзала стал вправо забирать.

Проехал он шлагбаум, сараи-магазины,
И понял я, что нужно мне не туда совсем.
Я в спешке перепутал и сел не в тот автобус.
Все дальше от вокзала автобус отъезжал.

Я завопил водиле, чтоб он остановился,
В его кабину громко стал кулаком стучать.
Через стекло водитель насмешливо ответил:
Не может он автобус остановить сейчас.

Я сел не в тот автобус, не там оставил вещи.
Все дальше от вокзала, все ближе к тишине.
Я забираю вправо, а мне хотелось влево.
Ошибка на ошибку ложатся за окном.

Как все несправедливо и через пень колоду.
Но почему так долго я еду не туда?
Скажите мне на милость: где мой теперь автобус,
И можно ль мне вернуться обратно на вокзал?

Я понимаю – поздно, я понимаю – сложно,
Я понимаю – смысла нет выходить сейчас.
И все же очень жалко: не знать, чего ты хочешь,
Не знать, куда ты едешь, зачем и почему.

Водитель умоляю, скажи, куда мы мчимся.
Иначе мне в салоне не обрести покой,
Иначе лбом в кабину к тебе стучаться буду!
Сказал водитель: «Ладно» — и вдруг затормозил.

Недостаточно
уже написанных стихов и выученных молитв,
когда одеяло одно на двоих,
и я не под ним.
Тогда просыпаюсь и долго смотрю вверх,
как обнаженный среди нормальных людей
прячет дефект,
как самый маленький человек.
Как Гулливер,
на которого в тесных полях
идет мелкий, щиплящий снег,
пока грезит толпа тем,
как сердце моё ест — по улицам передают куски,
и хватает его на всех.
Пока толпа наступает,
как море из белых вшей — в глаза льется,
забивается под манжеты
остывшей пижамы.
Ворочаюсь на дне,
как илистый камень.
Как Гулливер в стране Гигантов — мясом в тарелке щей.
И потолок — чистое небо,
с известкой налипшего снега,
на котором еще не написано,
что будет следующим вечером:
возьмешься ли ты меня греть,
съешь ли меня.
Медленно движется время.
Смотрю, как ты дышишь во сне,
как морщишься от того,
что не можешь ровно меня нарезать
на всех.
Как толпа в тебе
собирается. и тело моё берет в плен — простынею из белых вшей:
забивается в уши,
цепью живою на шею,
как от крестиков мелкие цепи
носят верующие.
Как я узнаю в тебе
конец своего путешествия
в далёкие земли,
и ты прижимаешься ко мне
с силой послеожоговой кожи,
вяжешь руками голыми,
и в одеяла кутаешь.
Так сны снятся долго,
Так земля впитывает мёртвых,
переваривая в белое поле.
Так видит меня,
так боится меня,
так любит меня
Бог твой,
привыкший лишь о тебе заботиться.

что становится
с зарытыми пробками
и подаренными цветами,
то станет с нами,
когда мы
друг перед другом встанем
не прошибаемыми словами — «будущее», «общий бюджет»,
«где будем жить»,
«ты уже,
а я еще нет».
что становится
с недописанными стихами?
с черновиками
жизней, начатых
с понедельника-вторника-четверга?
когда мы сплетемся под одеялом,
становится ясно,
наверняка:
старость вот-вот станет
отчетливо нам близка.
я хочу дом у моря,
ты хочешь детей и телевизор ЖКа,
новые туфли,
и чтобы до потолка
всяческих мелочей,
облегчающих нам с тобой быт.
чтобы было зачем
и куда.
любой хочет такую
уверенную жизнь,
вот только
мне страшно тобою дышать — кажется ребра
сдавят меня по бокам.
страшно писать
обо всем этом,
что удалось отслужить
на вытянутых руках,
под напором уюта
из больших одеял.
что становится
с зарытыми пробками,
нет, ты мне скажи!
и когда я засыпаю,
плюшевые медведи
действительно между собой говорят?
а хотелось бы,
чтобы там, где я отдаю концы,
расцветала другая земля.
накорми мною птиц,
любимая.
моя.

осенью
по колено в сырой воде
на расшатанных каруселях
дети
играют в войну.
кругами вертится
пулеметная лента лошадок.
в ней невинность на секунду
зажигается алым,
так же как
на одинокие улицы
по серому холодному камню
кипяток революции,
красная талая
телеграмм о возвращении тех самых,
которых боишься и помнишь,
которых любишь
до липких головных болей,
до желания спрятаться.
чтобы научиться
бросаться вперед
не за себя, а за все Отечество,
не за себя просить,
а за всех, кто тоже просит.
чтобы
научиться страдать,
осенью
взведенный барабан карусели
вертит детей
панически весело, ярко,
как в секунды ночного обстрела
рвутся снаряды.
чтобы научиться кричать
и быть кем-то
из черно-белого фильма,
и поступать правильно,
и стать героем посмертно
по колено
в холодной воде
нужно терпеть,
как будто нет в тебе
ничего живого,
а только лишь небо
в березах и соснах,
которые тоже
нужно любить по-взрослому.
которые тоже
вертятся и просят прощения
у кого-то большого и доброго,
но вышедшего в другую комнату,
видимо, чтоб не смотреть.

Тебе сегодня двадцать три.
Свой праздник отмечает Юность.
В апрель с любовью посмотри:
Весна! Она опять вернулась!

Летят шмели во все концы,
Вибрируя от нетерпенья
Испить нектар… а все цветы
От солнца в лёгком опьяненьи.

Весёлый дрозд исполнил трель,
Весеннюю озвучив радость.
Душой земли владеет младость.
Ура! Да здравствует апрель!

почему старик ругается
и клянёт весь белый свет?
пятый год уж бедный мается.
и нигде приюта нет.

прогулял он свою молодость,
разменял на пустяки.
пусто одному и холодно…
да уж бабы не найти.

заливает горе водочкой,
только счастья нет на дне.
и неровною походочкой
в грязный дом идёт у себе.

вот и кончились морозы,
потеплели небеса…
не пишу я скучной прозы-
на душе опять весна.

и слагаются, как прежде,
в голове одни стихи-
поделюсь своей надеждой,
пожелаю всем любви.

и неважно, что деревья
ещё голые стоят,
ведь оденут скоро ветки
яркий праздничный наряд.

зашумят своей листвою,
с ветром дружбу заведут,
от жары меня закроют
и прохладу создадут.

впереди ещё рассветы
с терпким запахом травы.
впереди ещё ответы,
если «да» попросишь ты.

Я так ждал все утро телефонного звонка,
Мечтал услышать в трубке твои нежные слова,
Они наполнили бы мое сердце теплотой,
Душе ведь больше и не надо – быть с тобой.

Опять мне на губах оставила бы сладкий мед,
Огонь на сердце растопил бы от прохлады лед,
Смотреть не перестану в твои карие глаза,
Я в них нашел свою дорогу прямо в небеса.

Я ждал, минуты мне тогда казались как года,
Восток уже раскрасила багряная заря,
Но так и не услышал больше голос твой
И жизнь предстала без тебя уже совсем другой.

В ней нет теперь такого искрометного огня,
В груди на месте сердца вы найдете глыбу льда,
Боюсь дышать, осколками поранится душа,
А я мечтал найти заветную дорогу в небеса.

Не знаю, зачем мы с тобою расстались,
Но это на пользу и мне, и тебе.
За годы с тобою мудрее мы стали,
Но сердце стучит все равно по тебе.

Пускай я с тобою теперь уже точно
Вместе остаться и не захочу.
Теперь у меня красавицы-дочки
От милого друга родного растут.

Он каждый вечер со мной засыпает
И просыпается тоже со мной,
Милой своею меня называет,
А я за него и умру и убью!

Я рада, что мы с тобою расстались,
Но так и ни разу не были вдвоем.
Просто за годы мудрее я стала
Хотя и пишу я стихи не о нем.

Есть в красоте осенних вечеров
Чудесная и трепетная прелесть:
Земли, еще не сложенный покров
И желтых листьев под ногами шелест.

Сезон осенний – грустная пора.
Теряют крону клены и березы.
По ним стекают капельки дождя
Хрустальные, как утренние росы.

Срывает ветер редкие листы.
Прохлада дышит с каждою минутой
И чувствуются признаки зимы
Уже не теплой, но совсем не лютой.

Безмолвный лес туманом окружен.
Холодный ветер кружит над равниной.
Чуть слышен, где-то, колокольный звон
И крик прощальный стаи журавлиной.

Как восхищает солнечный закат,
Когда лучи за облаками скрылись.
Еще ключи потоками шумят
И отблески зари в них отразились.

И кажется пейзаж волшебным сном,
Где чередою яркие картины
Сменяются в движении живом,
Напоминая девичьи смотрины.

До поздней осени хранит свой лик
Живая, не уснувшая природа.
Пускай не видно чувств и нем язык,
Но в ней живет душа и есть свобода.

На небосводе только лунный свет
И тишина повсюду воцарилась.
В привычную одежду вечных лет
Осенняя природа облачилась.

Когда в потоке жизненных забот
Минувшее внезапно нас обнимет,
На душу грешную отрадное дохнет
И тяжкий груз накопленного снимет.

Бывает так осеннею порой,
В часы раздумий над своей судьбою,
Подует свежий ветер, пусть сырой,
Но сердце согревает, как весною.

Случаются и дни, когда в крови
Багряных окружающих узоров,
Встречает осень таинства любви
Со стороны мужских и женских взоров.

Не сожалеет осень о былом.
Не по душе ей призрачные годы.
Мы, к сожаленью, поздно сознаем,
Что мы частица малая природы.

Быть может воплощение мечты,
А может и ума воображенье,
Как отражение осенней красоты,
Возникнет в миг чудесное виденье.

Тогда и жизнь предстанет неземной.
Познает сердце вновь любви приливы.
Душа приобретет святой покой
И сохранит осенние мотивы.