я забыл, как тебя зовут,
я запутал свои следы.
думал я, что муки пройдут,
чтоб уйти от всего. а ты:

ты приходишь с тревогой в сны,
тянешь руки, зовёшь с собой.
а глаза, как осень, грустны.
и не можешь ты стать другой.

я смеялся, я пел, я играл,
приносил по утрам цветы.
под окошком с гитарой стоял.
ждал любви от тебя. а ты:

ты приходишь…

опустела моя душа.
и ушли из сердца мечты.
жизнь с тобой оказалась скушна.
я решил убежать. а ты:

ты приходишь…

а в краю таёжном новостройка:
топоры стучат на все лады.
рядышком встают за стойкой стойка
и баландой платят за труды.

здесь живут невольники в бараках.
даже в баню ходят чередой.
за забором только царство страха
и неведом никому покой.

почему судьба моя такая?
почему не выпал козырёк?
жизнь моя- годинушка лихая
всё старалась лечь наискосок.

не нашёл дороги напрямую.
за углы цеплялся головой.
и подругу взял себе шальную,
тоже обручённую с бедой.

а теперь мне солнце светит «в клетку».
и тоска грызёт день ото дня…
позабыть стараюсь эту светку,
как она забыла про меня.

зацвела персидская сирень…
запахом дурманит пятый день.
я хожу с кружащей головой.
я хочу быть рядышком с тобой.

соловьи поют на все лады.
далеко их голоса слышны.
ночь тепла и жёлтая луна
хорошо видна в проём окна.

не бросаешь в комнату цветы-
далеко любимый, нынче ты.
в письмах я тебя к себе зову.
очень сильно я тебя люблю.

засушу сиреневый цветок,
чтобы обо мне напомнить мог.
положу его тебе в конверт-
этот терпко пахнущий привет.

за окном мелькают полустанки,
сёла и большие города…
еду я к родимой старой мамке
и уже, конечно, навсегда.

наскитался я по белу свету,
надружился с разными людьми,
только лучше моей мамы нету.
не прожить мне без её любви.

как бы не мотала жизнь-злодейка,
а она меня не подвела.
и её последняя копейка
для меня, как миллион, была.

всех забуду, никого не надо,
лишь она на свете у меня,
лишь она одна — моя отрада.
и домой мне к мамачке пора!

весенний дождь… как будто осень
опять пришла издалека.
холодный ветер тучи носит
и лета не видать пока.

черна земля. лишь на пригорках
чуть-чуть проклюнулась трава.
кустам, деревьям стыло, мокро…
ведь нет ни солнца, ни тепла.

бежит ссутулившись прохожий,
подняв повыше воротник,
на воробья слегка похожий,
что на него сейчас глядит.

такой же мокрый и унылый
сидит под стрехой у окна.
не рад погодушке плаксивой.
всем опротивела она.

я пишу простые, нежные стихи,
но гиенам в масках не нужны они.
и, оскаля гадкий и вонючий рот,
всё хотят увидеть они наоборот.

их никто не любит, их нигде не ждут,
а они по клавишам со всей силы бьют.
и летят поганые, как стая воронья,
языка богатого последние слова.

и каким их ветром занесло сюда?
где вздыхают сердцем и поёт душа,
где красивым словом через времена
перед нашим взором ПОЭЗИЯ сама!

любовь даёт нам силы жить.
она одна всегда права.
да и как можно не любить,
когда на улице весна?!

когда из почек на ветвях
уже глядит зелёный лист,
когда вербА стоит в серьгАх
и птиц призывный слышен свист.

грешно весной ночами спать-
проходить жизнь мимо тебя,
а надо выходить гулять,
минутой каждой дорожа!

весной прощаются грехи,
весной бурлит и манит кровь,
и легче пишутся стихи,
и хочется начать всё вновь!

а я бежала по дороге…
в пыли, в удушливом дыму.
несли меня вдогонку ноги,
а уезжал ты на войну.

сама котомку собирала,
пекла в дорогу пироги,
сама от страха замирала,
клала поклоны до земли.

просила матушку Марию,
хранить тебя в тяжёлый час.
просила Господа-Мессию
остановить войну сейчас.

с тобой стояла у машины,
смотрела в милые глаза,
вдыхала запах твой — мужчины,
а по щеке текла слеза.

рукой шершавой осторожно
стирал ты горя ручейки.
«остаться, просто, невозможно»,-
шептал на ухо тихо ты.

поцеловал, вскочил в машину,
махнул последний раз рукой…
сегодня ты меня покинул,
а завтра, может, сразу в бой.

а я бежала по дороге…
в пыли, в удушливом дыму.
несли меня вдогонку ноги
и проклинала я войну.

На дощечках забора
Громыхают чеплашки.
Все изменится скоро,
Станет позавчерашним.

Груша клонится в грусти,
И полно зимних яблок.
Ничего не упустит
Истеричный сентябрь.

Светом теплым одарит,
Через час вдруг заплачет.
Он – больной, или нарик.
Он не может иначе.

Желтым цветом метелки
Этот день я запомню,
В каплях дождика — стекла,
Голубую попону.

Скачет нервный сентябрь
По ухабам и кочкам.
Летний кончился театр,
И пора ставить точку.

Помнишь всполохи астры,
Помнишь позднюю розу?
Опечаленной пастве
На открытки день роздан.

Промолчу, не отвечу.
Зимним, долгим прологом
Кто-то щели залечит
В ноябре поролоном.

Ровными сточками, ломаными рифмами,
Разговорами неутомимыми утоми.
Как всегда между какими-то убийствами.
Теперь дожди холодные, смотри не утони…
А то у меня совсем руки опустятся, обезумеют.
Я же помню твои: Аня, Анечка, Анюта!
Каждый день, как лодку ногой от борта, отталкиваю,
Меня выталкивает наружу, моя пустая каюта.
Я из последнего разговора помню только «соскучился…»,
Глаза одичавшие и беседы про обманщиков разных.
Ведь так мало суток пробежало, а ты уже намучился.
Верю тебе, чтобы не говорили, хватит, пожалуйста, обещаний праздных.
А я все также пишу через строчку правда, через две рифма.
Каждое утро бежать куда-то, собираться, готовиться.
Не знаю, правда ли, что для тебя я Нимфа?
Как бы мне в тебе не разочароваться, расстроиться.
Если честно, мне уже надоело взгляды подбирать по ситуации,
Не пойму никак в глаза смотришь с жалостью или с жадностью?
Как всегда, не договаривая, поставим точку, это как у Высоцкого про цыганские вариации.
Может быть, я думаю, что я умная? Может быть, мне кажется, что я взрослая?
Мама говорит, что я еще юная, недозрелая, И в папу родного, худая и рослая.
Скорее всего я в тебе его разглядела и теперь надоедливо преследую.
Детский страх потерять, что так ново и дорого…
Я приду, как всегда пораньше, впопыхах пообедаю,
И в одежде в постель, без единого шороха.