Добиваться любви нету смысла,
Без неё ты живёшь, как изгой,
Ты потерян, в душе твоей пусто,
Сердце сдавлено болью, тоской.

Ты не видишь радости больше,
Упиваешься терпким вином,
В голове же твоей её образ
Постоянно твердит: это сон.

Я не верю, что так можно просто
Вырвать счастье, мгновенья любви,
Всё разрушить одним только словом
И, закрыв дверь, спокойно уйти.

До сих пор сердце трепетно бьётся,
Когда ночью приходит любовь,
И душа, позабыв всё, к ней рвётся,
Растворяясь в объятиях вновь.
2012

Кричу — АУ, АУ.
В ответ накрыло эхо.
Зачем взываю к мирозданью?
Зачем кричу — Ау, Ау!
Мне нужен отклик?
Я, что в безлюдье?
Или в духовной пустоте?
Нет, не чрезмерен я в гордыне.
Не должно быть духовной пустоте.
И в этой Яви мирозданья,
есть близкие мне люди
и в этой Яви я не одинок.

Иначе жизнь без сути.
Суета, сует.
Клубок судьбы, забава плоти.
Нет радости, любви, семьи
Рождения детей и внуков.
Улыбок дорогих тебе людей.
Я верю, мне не искать дорогу одиноким
и мгла не превратилась в тьму.
Зачем мне нужен отклик человека!
За малым:
 жить;
 любить;
 достойно умереть.

Степанов С.В. (декабрь 2012 г)

Ах Лада — пауза!
Кудесница надежды.
Волшебница игры.
Ты снова между нами
взяв за руки ведёшь,
одной тобой
осознанной тропой.

Ах Лада – пауза!
Ты глубина
актёрского таланта
Ты тайна
сладострастия прелюдий
и нежности ладоней
рубиновой любви
Ты вечность
покаяния грешника
пред казнью,
перед деянием палача.

Ах Лада – пауза!
Ты вне времён.
Людского бытия
Ведь память и мечта
Обходятся без пауз.
Но между ними
Выбор воли.
Ах Лада — пауза
Ты рубикон судьбы.

Степанов С.В. (январь 2014)

Ты сегодня грустна, всё до слез надоело,
Навалились на хрупкие плечи проблемы,
Вижу, как они скованны, напряжены,
Реагируешь нервно на движенья мои.

《Я не враг, дорогая, посмотри мне в глаза,
Разве есть в них желанье обидеть тебя,
С плеч хотел только снять навалившийся груз
И на шейке оставить твоей свой укус》.

Робким шагом к тебе подойду со спины,
Помассирую плечи, чтоб расслабилась ты,
Прикоснусь нежно к шее, закрываю глаза,
Ты в ответ прижимаешь к себе крепче меня.

Поцелуй провоцирует нас обоих на ласки,
Ниже талии чувствую шаловливые пальцы,
Мои руки лежат у тебя на груди,
Обжигают ладонью, возбуждают соски.

Ты халат распустила, его скинув на пол,
И ко мне повернулась, доверяя мне роль
Своего повелителя и владыки души,
Кто тебя заберет в царство вечной любви.
2012

Яков Есепкин

На смерть Цины

Четыреста шестьдесят девятый опус

Где путрамент златой, Аполлон,
Мы ль не вспели чертоги Эдема,
Время тлесть, аще точат салон
Фреи твой и венок – диодема.

Шлейфы Цин в сукровице рябой,
Всё икают оне и постятся,
Се вино или кровь, голубой
Цвет пиют и, зевая, вертятся.

Кто юродив, еще именит,
Мглу незвездных ли вынесет камор,
Виждь хотя, как с бескровных ланит
Наших глина крошится и мрамор.

Четыреста семидесятый опус

Полон стол или пуст, веселей
Нет пиров антикварных, Вергилий,
Ад есть мгла, освещайся, келей,
Несть и Адам протравленных лилий.

Разве ядом еще удивить
Фей некудрых, елико очнутся,
Будут золото червное вить
По венцам, кисеей обернутся.

Наши вишни склевали давно,
Гипс вишневый чела сокрывает,
Хоть лиется златое вино
Пусть во мглу, яко вечность бывает.

Четыреста семьдесят первый опус

Капителей ночной алавастр
Шелки ветхие нимф упьяняют,
Анфиладами вспоенных астр
Тени девичьи ль сны осеняют.

Над Петрополем ростры темны
И тисненья созвездные тлятся,
Виноградов каких взнесены
Грозди к сводам, чьи арки белятся.

Померанцы, Овидий, следи,
Их небесные выжгут кармины,
И прельются из палой тверди
На чела танцовщиц бальзамины.

Четыреста семьдесят второй опус

Изольется бескровный псалом,
Возрыдают о мертвых эльфиры,
И тогда над вечерним столом
Тускло вспыхнут свечные гравиры.

Ах, притроновый славен удел,
Только славы, Господь, мы не ждали,
Раев цитрии кто соглядел,
Свеч не имет, где с кровью рыдали.

Убран, Господе, стол и всепуст,
Ищут дочери нас юродные,
И серебро точится из уст
На свечельницы те ледяные.

Когда ночная жизнь погрузится в мир снов,
Украсит небосвод присутствием луна,
К тебе приду я по дороге из небесных звёзд
И украду на край вселенной навсегда.

Мы пролетим с тобою череду планет,
Унылых и безжизненных день ото дня,
Я проведу тебя через межзвездный лабиринт
Туда, где раньше не бывала никогда.

В том мире ты откроешь для себя любовь
Во всем живом там ощутишь ее дыханье,
Потом, поверь, захочешь возвратиться вновь,
Любви исполнить сокровенные желанья.

Я покажу тебе просторы с высоты,
Луч света нам послужит лестницей до неба,
Под нами будут в цветах райские сады,
На горизонте горы с шапкою из снега.

《Прости, что я тебя средь ночи разбудил,
И потащил с собой в другое измеренье,
Я показать тебе давно мечтал свой мир,
В котором есть теперь любви предназначенье》.

Древнейший символ красоты.
Хрусталь природной чистоты.
Сознания открытый лотос
являет ключ к божественным дарам,
что пробуждают Бога в человеке.

Но стыд божественного,
рождённый в человеке,
как жало кобры в молоке
разрушил Бога.
И молоко уже не молоко.
И лотос сознания
превращается в рассудок.
Чуть слышен камертон
созвучия с небом.
Без камертона
исчезает мера бытия.
И грязь земли
становится огранкой
для падших лепестков,
небесной красоты,
сознания лотоса,
ушедших предков.

Ужель исчезнет чистота
А музу неба
заменит вой стихии?
Пот на висках
И рокот сердца
Быстрей поднять
Вернуть божественность
Опавшим лепесткам
И разум падшему рассудку.

Степанов С.В. (январь 2014)

Расцветают белые цветы
На ледком затянутом окне.
Падают снежинки с высоты,
Медленно танцуя в полутьме.
Припев:
Где же ты, любимый и хороший мой?
Нынче снег не устаёт мести.
Может вьюга тропки запорошила,
Занесла сугробами пути?

На столе огонь свечи колышется.
Ёлка грустно в уголке стоит.
Без тебя не дышится — не пишется.
Сердце сквозь пургу к тебе летит.

Припев

Видно, понапрасну, сердце нежное
Обещанья приняло всерьёз
На пути любви преграды снежные
Выставил нагнянувший мороз.

Припев
Что же ты, зима, со мною сделала?
С милым разлучила-развела.
А с небес всё сыпят снЕги белые.
Догорела свечечка дотла.

Припев

Яков Есепкин

На смерть Цины

Четыреста тридцать первый опус

Фавны оперы нас охранят,
Веселяся, витийствуйте, хоры,
Сводность ангели тусклые мнят,
Режут цоколь мелки Терпсихоры.

Белый царь ли, мышиный король,
Всё б тиранить сиим винограды,
Темных свечек заждался Тироль,
Негой полны Моравии сады.

И куда ж вы несетесь, куда,
Италийские ангели требы,
Нас одела иная Звезда
Во гниющие мраморы Гебы.

Четыреста тридцать второй опус

Раскрошили юродские тьмы
Гребни желтые наших полотен,
А и золото сим для Чумы,
С кистью Брейгель, Ероним бесплотен.

Кто успенный еще, алавастр
Виждь и в нем отражайся, каддиши
Нам ли чаять во цветнике астр,
Львы умерли и здравствуют мыши.

Сколь начнут адострастно гореть
За Эдемом белые цесарки,
Мы явимся — камен отереть
И сотлить перстной желтию арки.
Четыреста сорок четвертый опус

Тисов твердые хлебы черствей,
Мак осыпем на мрамор сугатный,
Где и тлеет безсмертие, вей
Наших сводность жжет сумрак палатный.

Шелк се, Флория, что ж тосковать,
Лишь по смерти дарят агоние
Из партера бутоны, взрывать
Сех ли негу шелковой Рание.

В Александровском саде чрез тьмы,
Всекадящие сводные тени
К вялым розам тянулися мы — Днесь горят их путраментом сени.

Четыреста сорок пятый опус

С Ментой в мгле золотой предстоим,
Лишь для цвета она и годится,
Алым саваном Плутос таим,
Гея тленною мятой гордится.

Крысы выбегут хлебы терзать,
Маки фивские чернию веять,
Во столовых ли нощь осязать,
Ханаан ли хлебами воссеять.

Сем путраментом свечки тиснят
В изголовьях царевен синильных,
Яко гипсы кровавые мнят
Всешелковость их лон ювенильных.

ОН ЛЕЖАЛ В ЯСЛЯХ КОРОВЬИХ…
НАКЛОНИЛАСЬ МАТЬ НАД НИМ…
А ЗВЕЗДА НАД ИЗГОЛОВЬЕМ
СВЕТИТ ЛУЧИКОМ ПРЯМЫМ…

ОН ПРИШЁЛ С ДОБРОМ, С НАДЕЖДОЙ
В ЭТОТ ТРУДНЫЙ, СЛОЖНЫЙ МИР,
ЧТОБЫ НЕ БЫЛ МИР, КАК ПРЕЖДЕ.
А ТЕПЕРЬ ОН — БОГ, КУМИР!

И ЖИВУТ СРЕДИ НАРОДА
СЛОВА ВЕЩИЕ ЕГО.
И ЖИВЁТ, НЕ ЗНАЯ СРОКА,
ЭТОТ ПРАЗДНИК — РОЖДЕСТВО!