Зима косу расплела,
Раскинув свою седину.
Без листьев березы стоят,
Ожидая весну.
Луна золотом освещает
Наш серебряный путь.
Мы в квартиру с тобой возвращаемся,
Где нам до утра не уснуть.

Отмеряет время секундами
Наши сладостные мгновения.
Все настолько легко и загадочно,
Что похоже на сновидение.

В танце призрачных паутинок,
По серебряной лунной дорожке,
Мы растаем с тобой так медленно
Как весной на губах мороженое.

А утром однажды узнаю я весть
О том, что и муж у меня уже есть.
Открою глаза и печально пойму,
Что я так давно на земле не живу.

Так странно с тобою мы вместе живем:
Я где-то с другим, а ты где-то с другой.
Лишь в мыслях печальных к тебе прихожу.
Об этом тебе никогда не скажу.

Я буду счастливой одна, без тебя,
Твой взгляд и улыбки в сердце храня.
Я выброшу снимки, где были вдвоем –
Их ветер осенний в огонь унесет.

Я выброшу память и снова усну,
Отдавшись в владенья печальному сну.
И будут мне сниться те редкие дни,
Когда оставались с тобой мы одни,

Когда телефон был важнее всего.
Мне нет больше дела ни до кого.
Не важно, что люди другие хотят.
Мне не о чем в жизни больше мечтать.

Не важно, что думают люди сейчас.
Нет больше меня, как и не было нас.
А утром однажды узнаю я весть
О том, что и муж у меня теперь есть.

— Нет!..
Голос ее дрогнул, и она подняла глаза. Они были бездонными и влажными, как у преданной собаки. В них было столько любви, обреченности и тоски… И еще какое-то, непонятное пока ему чувство, от которого веяло леденящим холодом. Он ощутил, как кровь хлынула в голову, в ушах зашумело, а губы потрескались, как это обычно бывает на морозе:
— Почему?.. — ему показалось, что слова утонули где-то в горле, а подкативший к нему комок перехватил дыхание. Он попытался повторить это тверже, с трудом скрывая раздражение, и вдруг понял, насколько нелепо звучит этот вопрос…
Он знал, почему… Точнее, должен был знать, что рано или поздно это произойдет…
Когда это началось? Когда все закончилось? Он вдруг почувствовал себя ребенком, который не хочет отдавать давно забытую игрушку, тому, кому она действительно нужна…
— Я не могу больше, ты понял?! И отпусти меня, мне больно! — ее голос вернул его к реальности. Он отпустил ее руку из онемевшей ладони и поймал себя на мысли, что даже не заметил, как все это время крепко сжимал ее…

Это все. И сказать я тебе ничего не посмею.
Клетку, молча, открою твою… А молчать я умею.

Я тебя отпущу… Сам листвою пожухлой укроюсь,
Прошепчу: «Это все…» И водой дождевою умоюсь.

Уши больно сдавив, постараюсь не слушать —
Твое «Все» и «Прости» и… сильней сдавлю уши.

Распахну настежь окна и открою все двери…
Твое «Все» и «Прости» — я не слышу… Не верю!

«Уходя ухожу» — так легко и так просто…
Это «Все» и «Прости»… Так нелепо… Так постно…

А за окном висела луна, окруженная оранжевым нимбом. В тишине было слышно, как поскрипывает снег под ногами одиноких прохожих и то, как предательски щелкнул замок, закрывающейся входной двери…

До «Золотого Рога»
Так далека дорога!

Как в лунном море будто,
Теперь мне эта бухта.

Летит ракетой мысль
К ней и на Чуркин мыс.

Я в радости высокой
Смотрю с Орлиной сопки.

В душе моей восторг:
Вот мой Владивосток!
6 января 2012 г.

Прошел уж год. Прошу немного:
Уйди из сердца навсегда.
Пойду другою я дорогой.
Тебя не вспомню никогда.

Прошел уж год. Не так уж мало,
Но я по-прежнему твоя.
Пускай любви почти не стало,
Я все ж храню ее любя.

Прошел уж год. А что же дальше:
Ни жизнь, ни счастье, ни беда.
В словах твоих так много фальши.
«Нас» не осталось и следа.

Прошел уж год. Я все забыла:
Любовь, улыбки и слова.
Я сердце вдребезги разбила,
В груди оставив кусок льда.

"… ах, Рассея, моя Рассея, от Волги до Енисея." гр. Любэ.

Заслышав эту песнь, слегка косею.
Нет, не подумайте, что панику здесь сею.
Но кто-то взял и поделил Рассею.
Быть может в тексте где-то опечатка.
Обычно ведь Калининград — Камчатка.
Так каждый день сюрприз приходит снова,
Как тут не вспомнить дедушку Крылова!
Беда, коль пироги начнет печи сапожник.

ты стоишь сейчас передо мною…
на груди седая голова.
я любовь в душе своей закрою,
чтоб она не выдала меня.

буду голосить, ругать и злиться,
буду укорять и попрекать.
ты за двадцать лет не изменился,
и не можешь слова мне сказать.

вот стоишь ты тихо на пороге,
как скала, как вековой утёс.
на тебя смотрю сердито, строго,
морщу свой слегка курносый нос.

провожаю взглядом до дивана,
укрываю пледом, простынёй.
между нами места нет обману
и холодной не разлить водой.

спи мой атаман, моя отрада…
ну, немного нынче перебрал.
мне другого никого не надо,
да и ты другой любви не знал.

завтра будешь каяться и клясться,
отрекаться от своих друзей…
буду я тихонько улыбаться,
жарить со сметаной карасей.

сумерки за окнами…
всё окрасил синий свет.
будто за двойными стёклами
только ультрафиолет.

я смотрю на мир чудесный,
что на сказку стал похожим.
до чего же интересным
стал таинственный прохожий.

синий свет убрал морщины,
складки, ямочки, рубцы.
стали бравыми мужчины,
интересными юнцы.

протянулись длинно тени
от деревьев и кустов.
и дома плотней одели
одеяла долгих снов.

синий свет всё гуще, гуще…
он всё ближе к черноте.
и уже, вперёд идущий,
плохо виден в темноте.

вот уже совсем не видно.
тьма за окнами стоит.
и немножечко обидно,
что вокруг всё крепко спит.

в джунглях амазонки
и в горах тибета
я искал упорно
на вопрос ответа.

уходил и снова
в город возвращался,
а вопрос занозой
в сердце оставался.

нет нигде ответа
на вопрос простой:
почему мир создан
именно такой?

почему поутру
солнышко встаёт?
почему по кругу
ходят день и ночь?

почему туманы?
почему дожди?
почему, как пьяный,
ходишь от любви?

почему зимою
белый снег ковром?
почему с тобою
сладко нам вдвоём?

Не должно видно в мои леты
Писать ни оды, ни сонеты,
Когда вокруг одни поэты.
А мне все говорят постой!
Чернить бумагу шутки ради.
Здесь, в ученической тетради,
Или на праздник тете Наде
Какой-нибудь стишок простой.
Глаголом время не пронзаю,
Где дактиль, где хорей не знаю.
На что ж тогда я уповаю
Своей невинною душой?
И быть не хочется последним.
Быть крайним? Да уж лучше средним.
Но где-то на краю переднем,
И чтоб с амбицией большой.