Хоть не дано при жизни
Света видеть было ей,
Но жизнь она любила,
Любя любого из людей
До сей поры мы ходим
В гости в ее Храм
Прося и веря, что отказа
Ни в чем не будет нам.
Нас каждого способна слышать
И понять душой.
Поможет всем,
Кто к ней пришел
Матренушка Блаженная
Жива во все века
Ты помогаешь генералу,
Не прогоняешь мужика
Как сам Господь
Любовью согреваешь всех людей
Нет ничего теплее
Свечи святой твоей.
Целую крестик деревянный твой.
Я знаю, помогает мне,
Хранит земной покой
Глаза при жизни
На свет ты не открыла
Но научи и нас любить
Как дни сама любила.
Твой Божий светлый, добрый Храм
Тобой и Господом, наверно,
Послан на эту землю нам
Душа твоя, как небо глубока
Она бездонная, чиста и высока
Делам твоим нет счета,
Они легки, как облака
Спасибо, с поклоном
Не уставая, говорим.
Приходим, просим, благодарим.
Как светел мир Блаженный твой
Теперь с небес на нас
Глаза открой
Нельзя, Матренушка,
Тебя назвать слепой
С твоей, как небо,
Огромнейшей душой.
Всегда, при жизни, после,
Видишь бесконечность
Здесь, с нами будь и проводи
При встрече в вечность.

В ознобе ломает, крутит, и броситься тянет на стену,
Что режет скалою воздух. Несет тоской за версту.
Метафорой сжав предплечье, ручку вонзаю в вену
И впрыскиваю густую, чернильную черноту.

И вздыбилась вена волною и накатила небом.
За нею — другие волны. Черный, дикий табун
По мне, грохоча, промчался, втоптал в бурлящую небыль,
Где настежь распахнуты двери, и где на засовы – табу.

Травой лепетали шторы, стелились зеленой равниной.
А сверху скрипели повозки – тащились вдаль облака.
Им табуретка-медуза играла на пианино
Плиты, и мелодию эту дверкою шкаф лакал.

Обои, сменив обойму, узорами изрешетили
Меня. Истекая фразой, я падал на потолок
В повозку, скрипящую мимо, за грань между шторой и штилем,
Я падал в зыбучие ритмы, чтоб в ступке себя потолочь.

Но небо посыпалось звонко. Толочь стало слишком накладно, — Вернул пыльно-серые скалы сверлящий, тоскливый звонок.
С улыбкой поспешно бормочут, протягивая рекламку:
«Входные стальные двери и крАбовый крепкий замок».

Ты поэт, великий самый
Ты Русь воспел и осветил,
Ты пел раздолье и дубравы,
И собой других затмил.

Стая воронья тебя венчала
С названьем громким «друг»,
Она же водкой привечала
И «породнила» с «теткой» на досуг.

А ты пел, писал и снова пел
Всем врагам на зло,
И слово русское хотел
Возвысить и превратить в добро.

Так будь же славен ты Сергей
Твои стихи да будут Славны,
Они ведь как хороводы фей
Танцуют перед Богом Фавном.

Примечания: «тетка» -так называли в 20-е годы поэты имажинисты между собой ГПУ.
Фавн — бог полей и лесов

Что есть добро
Задаю себе вопрос,
И что такое зло
В догадках маюсь.

И где та правда
Превратилась в ложь,
А эта халда
Обернулась правдой.

Как все сложно в мире
О Боже, как пустынно,
На знаменитом этом пире
Что не стоит и алтына.

Но мы еще живем,
Надеемся и любим
И мы душою не умрем
И никогда мы не погубим,

Наш свет в глазах
Который пламенем пылает
Искру в сердцах
Что наших близких согревать.

примечания: халда
— грубая, наглая, женщина.
алтын — древнерусская монета ценностью в

три копейки.

Село в зелени купаясь
Просыпалось на заре,
И пчелки меж собой ласкаясь
Рады были солнцу и жаре.

И неба синь глаза сосала
Когда я в небо поглядел
И дрожь меня проняла
И я как-будто охмелел.

От синих этих далей
От моря васильков вокруг,
Эх если б вы видали
Этот милый-милый глазу луг.

Я снова лето каждое бегу
Той тропой куриной
К тебе бегу, лечу, парю
Ты мой рай пчелиный.

Я не стану тобой забавляться,
Я не стану с тобою шутить.
Поспешил ты в любви признаться,
А я не готова так жить…
Возраст тоже причина, преграда,
Я встречаться с тобой очень рада.
Мне и так хорошо и спокойно,
Давай будем любить привольно…

Не надо меня бояться,
Не надо меня стесняться.
Обнимая всегда говоришь,
Раздеваешь, целуешь, не спишь.

Я краснея пружиной сжимаюсь,
Может быть воспитание хромает.
Прикосновением твоим упиваюсь,
И рада, что ОН обнимает…

И в душе я б хотела открыться,
И сказать, как с тобой хорошо.
Пусть пружина моя распрямится,
Пусть-ведь детство давно прошло.

кошка бежит по дорожке…
лапки промокли немножко.
как ей добраться домой?
дождик, ведь, льёт проливной.
нет ни плаща, ни зонта…
бедная кошка одна.
шубка промокла слегка,
мокрая вся голова.
кошку на руки возьму,
ласково к сердцу прижму.
маленький, верный дружок,
есть для тебя уголок.
кошка согрелась, урчит,
больше она не грустит.
ей хорошо под плащом,
как под чудесным шатром.

что ты плачешь? что ты стонешь?
что ты жалобно зовёшь?
душу мне тоской тревожишь
и по капле радость пьёшь.

почему грустишь ты-скрипка
у маэстро на плече?
сделал мастер тебя хлипкой,
покорясь своей мечте.

видно женщину когда-то
всей душой он полюбил,
а теперь понять нам надо,
как отчаянно грустил.

он не мог её коснуться,
лишь смотрел издалека.
и не смел пошевельнуться,
чтоб не выдать, вдруг, себя.

и всю боль любви, что богом
нам даётся на двоих,
он вложил в свою работу
ради глазок голубых.

и давно всё это было…
нет фамилий, нет имён.
только скрипка не забыла,
как страдал когда-то он.

и пытается, как прежде,
всем об этом рассказать.
чисто, пламенно и нежно,
чтоб сумели мы понять.

шелест ветра, пенье птиц,
звон ручья и волн шипенье,
соловья вечерний свист-
звуки чувства пробуждения.

треск цикад, слова признаний,
детский смех, «ау»-кричанье,
поздравленья, умиленья-
у любви есть продолжение.

капли капают уныло,
в доме тихо, молчаливо
и печальный стук двери,
как последний вздох любви.