наконец-то, вроде, потеплело.
солнце крыши на домах согрело.
и капель весёлая к обеду
стала гимны петь весне и лету.

капли бьются об асфальт и землю.
я их голосам, стою и внемлю.
нет на свете музыки светлей,
нет её любимей и милей.

это- увертюра к звуком лета,
где тепло уже и много света,
где поют чудесно утром птицы,
мир живёт и хочет веселиться.

Живем — «как у Христа за пазухой».
Кровь от венка тернового — рекой.
Испытывает нас то дождь, то засуха.
Страдаем заживо. И жизни — никакой.

И страх внутри и веры нет ни граммочки.
По русски. Ах ты! Как же так?
А опрокинем как «по-остограммочке»
И все — пошла гулять душа-гамак.

Раскачиваемся бестолково во все стороны.
И хрен поймешь куда нас занесет.
В какую Революцию нам вороны
Иль иностранный Гриф глаза склюет.

А прошлое завесою лжи затянуто.
Не знаем кто, откуда мы и как.
Врут господа-товарищи натянуто.
Не видно света. Мрак. Бардак.

Все стоим замки — башни Вавилонские.
Сизифов труд в почете, на ура.
Пинают землю нехристи московскую.
На их игле мрет наша детвора.

Живем — «как у Христа за пазухой».
Червленым золотом сверкают купола.
Но блеск от злата лживо-пафосный,
Звонят в набат души колокола.

Не в Бога верим, а в Мессию,
Грехи возьмет который наши на себя.
Спасет, простит кровавую Россию,
Смерть примет всяк и всех любя.

Но я не верю в проствление Бесов.
Под ликом Ангела лютует Люцифер.
И до сих пор нет тех процессов,
Способных превратить в Рай Мир.

Речь моя бессвязна, бормочу — Я стеснительный.
Годы беспросветные влачу
В роли зрителя.
День за днем уходят прочь — Жизнь меняется…
Не один Иван-дурак
ВСЕ СТЕСНЯЮТСЯ…
Может зададим себе вопрос — Что мы делаем?
Что пред нами за рать,
Что мы бегаем?
Что за вихри вокруг
Вьют убийственно?
Жить по человечьи не дают
Раз единственный…
(Веселимся, водку пьем — изменяемся,
на друг друга лаем, бьем — извиняемся.
На потеху образ свой уморительный
выставляет без стеснения СТЕСНИТЕЛЬНЫЙ)

В ловушку волк попал.
Капканы мастер ставил.
В родном лесу пропал.
Серого нюх оставил…

А стаю по флажкам
Сгоняют на опушку.
Легко Охотник там
Поймает их на мушку.

Капкан железной хваткой
Сжимает лапу, кости…
А жизнь казалась сладкой.
Теперь кусает когти,

Грызет железо Серый.
Клыки крошит, ломает.
Собаки же терьеры
Загона дело знают.

Скрещенные собаки. Псы
Невесть какой породы.
Плебеи или подлецы
Иль просто псы-уроды.

На Волка ощеряя пасть,
Охотнику хвостом виляя,
Все утоляют алчность, страсть…
Но что творят — не понимают.

Не понимают, что кусок
Волчатины им не урвать.
Но смачный с мяса Волка сок
Все продолжал их соблазнять.

Все лают, лают — безответно.
Кусить боятся — все же Волк.
А стая тщетно, стая тщетно
Бежит. И много склок

Среди Волков. Объединиться
Мешает волчий этикет.
Так можно больно ушибиться.
Вожак живой? А может нет?

Но «может» стае не поможет.
У леса ведь свои законы.
И в стае кого голод гложет.
А кто, плевав на сирых стоны,

Грызню устроив меж собой,
Добычу общую «дербанят».
Напившись кровушки сырой
Уже не воют. Лают. Лают…

Поджав хвосты стая бежит.
Флажки указывают путь.
И каждый в стае хочет жить.
«Родился Волком — Волком будь,

Твой лес и ты хозяин здесь», — Твердит свободная Душа, — «Отбрось Волчара свою спесь,
Не стоит шкура и гроша,

Которую ты бережешь.
Она для чучела сгодится,
Если ты Серый не поймешь,
Что за свободу надо биться!»

Жаканом зарядив ружье,
Надменности уж не скрывая,
Наняв всю псарню за «рыжье»,
Прицелился, но не стреляет.

Все ожидает когда Волки
И вовсе потеряют веру.
Охотник со своей двустволкой
Самоуверен был не в меру…

Вожак отгрыз свою конечность.
И, ковыляя на трех лапах,
Бежит уже не в бесконечность.
Бежит к своим. На Стаи запах.

А Стая, хоть и поредела,
От столь убийственного бега,
Устав от войн и беспредела,
В СТРАНЕ СЕРЕБРЯННОГО СНЕГА,

Среди разоренных лесов
И опозоренных полей.
Средь нор, закрытых на засов,
Где Волки воют: «МНЕ НАЛЕЙ»…

Очнется, может быть, когда-то.
И Стаей станет настоящей.
Законы где — не мелочь, злато,
А ВОЛКА ДУХ, врагов разящий…

В небе облака, слегка, синеву туманят.
Хочется мне вверх. Пока романтика манит.
Полетел бы птичкой малой. Иль орлом пикировал.
Взлетел бы, Бога попросил, чтобы нас помиловал.

А пока судьба-индейка к земле прижимает.
Жизнь не рубль, а копейка – ценности не знает.
Бог не слышит? Или мы глухи к его ответу?
Сатана же той порой сулит не жизнь – конфету:

«Обманывай! Обирай!
Глумись или убивай!
Раздевайся, развращайся,
Людской кровью умывайся!
Мерина купи коня.
Что ни слово хрен, да бля.
Слабый коли – умирай.
Всуе Бога вспоминай.

В небе туча облака, между тем, сменила.
Вверх не хочется пока, чтоб молния убила.
Прижимаюсь я к земле и ползу змеею.
Мало кто в грозу идет с открытой головою.

А судьба-злодейка нас не милует, не жалует.
Только сильных анаконд и удавов балует.
Крыльев за моей спиной нету и в помине.
Но Богу верить хочется, а не Сатанине:

«Не хочу я обирать.
Глумиться или убивать.
Раздеваться не хочу.
Я душою ввысь лечу.
Хоть и езжу по дорогам –
Чист перед Христосом Богом.
Но и в Рай не попаду –
Крылья опалил в Аду».

В небе тучи. Ураган по земле Бушует.
Сатана это? Иль Бог от гнева лютует?
На вопрос этот простой не найду ответа.
Потому ль, что лоб пустой? Иль душа не эта?

Ведь судьбою нашей кто-то нагло управляет.
Только как подрезать крылья у души не знает.
Не взлетаю наяву я – полетаю хоть во сне,
Но «не в жизнь» жизнь не отдам я злому Сатане:

«Постой, брат, не суетись.
Тихо Богу помолись.
С детства трепетна Душа,
Не от Бога анаша,
Истины ведь нет в вине.
Свет появится в окне.
Истина она одна –
Богом жизнь лишь раз дана».

Не дворянских я кровей… Скорей.
Не Княгиня и моя жена.
И не знаем мы своих корней.
И таких как мы — Страна.

Не дворянских я кровей. И что ж?
Горем не убита семья,
Что в богемный бардак не вхож.
Чище снега душа моя.

Ведь по жизни так нельзя,
Чтоб из грязи да в Князья.
Из пешки сотворить Ферзя
«Черным золотом» — нельзя.
Все утащит за бугор,
Если Князь в душе тот Вор.
И судьба «великой пешки»
Лордов вызывать насмешки.

Не дворянских мы кровей. Теперь
Не трудящихся мы и Страна.
Грабят нас похлеще, поверь,
Но пуста для нас казна.

Не дворянских мы кровей, «Господа».
И обмануты в надеждах мы.
Налогам за бедность – да!
Ну а вор не дойдет до тюрьмы.

Ведь по жизни так нельзя,
Чтоб из грязи да в Князья.
Из пешки сотворить Ферзя
«Черным золотом» нельзя.
Все утащит за бугор,
Если Князь в душе той – Вор.
И судьба «великой пешки»
Лордов вызывать насмешки.

Не дворянских кровей и те,
Кто себя даже мнит таким.
В своей истинной наготе
Заменил душу доллар им.

Не дворянских мы кровей, друзья,
Но богатства наши, к сожаленью,
Разбазаривают Лжекнязья,
А разграбив – хлопают дверью.

Ведь по жизни так нельзя,
Чтоб из грязи да в Князья.
Из пешки сотворить Ферзя
«Черным золотом» нельзя.
Все утащит за бугор,
Если Князь в душе тот – Вор.
И судьба «великой пешки»
Лордов вызывать насмешки.

Второй уж день ты сам не свой.
Вторую ночь звенит в ушах.
Угара музыку освой,-
С сами собою на ножах.

Завинчен в взвинченность, звеня,
Как перетянутая в си
Бемоль струна. И мозг-синяк
Набряк, — твоя «винда» висит.

А ведь всего лишь в бездну взял
И бросил несколько стихов.
Без адресата на вокзал
Отправил парочку тихонь.

Их в полночь утопил в пруду.
Плывите! А они – на дно
Мгновенно пали, как продукт
Той жизни, где одно лишь «но».

И вот теперь ты сам не свой.
Чего-то так не достает,
Иль через край все. Темный свод
Небесный сверлит острием.

Ты слышишь голоса всех тех,
Что в полночь погрузились в ил:
«Чего ты ждал? Чего хотел?
Ты нас убил, убил, убил».

Владимир Вальков

Так, обычная в общем история,
Каких много вдохнул на бегу,
Но сжигал в своём сердце их вскоре я,
Только эту вот сжечь не могу.

Перекрёсток, где буднями серыми
Летний зной нагоняет тоску
И машины застыли пантерами
На дороге, готовясь к броску.

Помню женщину и смятенье,
То лицо омрачившее вдруг,
Да и шла она грустной тенью
Безразличной к тому, что вокруг.

Если долго не мучиться поиском
В миг найдутся слова и жест.
Предложил ей гулять в Коломенском
Где немало красивых мест.

И вот берег, вода, когда-то
Здесь приют находил я не раз,
Глядя в мглистую алость заката,
Начала она свой рассказ.

Вроде был человек дорогой
Её долго и сильно любил,
А затем повстречавшись с другой,
Про неё как-то сразу забыл.

Что-то виделось бесповоротное
В той судьбе, что похожа на стынь,
Но ведь даже и хлюпь болотная
Тянет цвет свой в небесную синь.

Мы летим вперёд вихрем бешеным
Без надежды вернуться назад,
Успевая глазам неутешенным,
Бросить вслед лишь сочувственный взгляд.

И меня часто в жизни изменчивой
Опьянял счастья розовый дым,
А теперь и сказать стало нечего,
Света нет у погасшей звезды.

Пробродили мы с ней до ночи,
Всё в душе откликалось моей,
Тепля исповедь близкую очень
Я старался понравиться ей.

Разноцветными блёстками весело
Фонари заиграли в реке,
Нежно кудри берёза к нам свесила
И рука потянулась к руке.

Так, обычная в общем история,
Каких много вдохнул на бегу,
Но сжигал в своём сердце их вскоре я,
Только эту вот сжечь не могу.

По мотивам стихотворения Булата Шалвовича Окуджавы

Занавешу окошко своё голубою мечтою.
Очарованным взглядом окину её синеву.
Раздвигая мечту по утрам, горизонты открою.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Принесу доброту и повешу на стену иконой.
В доме место почётное самое ей отведу.
Помолюсь, дабы мир уцелел, добротою спасённый.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Озарю я жилище своё чудодейственным светом.
Нежным светом души, что отныне любовью зову.
Будут мною любимые этим сияньем согреты.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

глубоко в земле сижу
и на солнце не гляжу.
стану толстой и большой
с очень тонкой кожурой.
некрасива я немножко.
назови меня...(картошка)