Царей всегда ругали на Руси,
И недовольных было много.
История расскажет-ты спроси,
То преклонялись, то ругали даже Бога.
В двадцатых- истерили, что пропала Русь!
В тридцатых -от страха преклонялись душегубу!
В сороковых..-я рассуждать уж не берусь…
В пятидесятые -деседенты боролись за свободу!
В шестидесятые -вроде страх утих и люд повеселел,
В семидесятых- кое-кто в искусстве преуспел.
В восмидесятых -вся страна в долгах!
В девяностых-зарвалась кучка грубых в сапогах!
В двухтысячные, как могли, так выживали…
И вои теперь не помня это, яро рассуждаем…

Леденящий, северный ветер,
По обмороженным щекам.
Сумрачный, зимний вечер,
Её никто, нигде, не ждал.
Замерзшие, тонкие пальцы,
Сигарета дымит на ветру.
Затёртые джинсы, скитальцы,
Оголили колен наготу.

Им тебя, не понять.
Их тебе, не понять.
Им лететь камнем вниз!
Тебе звезды срывать!

Утром солнце взошло на востоке,
Грянул гром, говоря о весне!
Ливень встретил её на дороге,
Сигарета погасла в руке.
Она идет ни о чем не жалея,
Ей дальний путь предначертан судьбой!
Ей вольный ветер стал другом,
Но тенью, воспоминания о жизни былой.

Им тебя, не понять.
Их тебе, не понять.
Им лететь камнем вниз!
Тебе звезды срывать!

Девять месяцев жизни в утробе.
Девять месяцев после рождения.
Жертва жуткой отцовской злобы,
Жертва страшного преступления.

Не раздастся смех радостный звонкий.
Роковая случилась беда.
С фотографии смотрят глазёнки,
Что закрылись уже навсегда.
31 марта 2012 г.

Я скромных людей уважала всегда.
Их очень мало-заметить нельзя.
С такими людьми общаться не сложно,
Таким людям довериться можно.
Скромность -всегда, как украшение дана,
Скромность -образованна и слишком умна.
Скромность- не даст о себе кричать в рупор,
Скромность- никого, никогда не приводит в ступор.
Не надо кричать, что ты лучший из всех,
Ведь, если и так-это личный успех.
Не можешь делами себя показать,
Нахрапом нельзя ничего доказать…

Я ждала…
И даже дверь не заперла.
Чуть только двери он коснулся,
В мои объятья окунулся.
И так обнял, что дух зашелся,
И поцелуй мой в нос ему пришелся.
И так стоим мы у порога,
Еще чуть-чуть… еще немного…
А время тикает-обед уж стынет,
«Садись обедать, милый»…
И борщик свежий наливаю,
И глаз с него я не спускаю.
Как с аппетитом кушает мужчина,
Я б любовалась без конца.
Когда уйдет-я вдруг остыну,
И по щеке плывет слеза…

витамины я коплю
и ребятам отдаю.
всех ценней я в огороде,
хоть в земле и прячусь, вроде.
покажусь, коль дёрнут ловко.
назови меня… (морковка)

заглянула в глазки голубые…
оказалось, что совсем чужие.
нет теперь в них прежднего огня
и любовь ты, нынче, не моя.

а вчера они ещё светились.
этой ночью даже мне приснились.
но любовь куда-то убежала.
ничего при этом не сказала.

и гадаю, что же вдруг случилось?
почему так глупо получилось?
бродит холод тёмный по квартире.
и ничто не держит в этом мире.

что сгорело — не вернуть назад.
даже если очень ты богат.
я спокойно открываю дверь-
от любви свободная теперь.

последний день марта…
увы, но не жарко.
весна молода
и ещё не сильна.

а ветер холодный
гуляет свободно.
свистит, завывает,
пощады не знает.

растаял наст снежный,
но листиков нежных,
лишь тёплый апрель
нам подарит теперь.

плохая погода…
устали немного.
одна маета
без любви, без тепла.

Утром, тяжко скрипнув пружинами, позвонками,
Из кровати – да в тапки. Шарк — на квартирный юг –
В туалет. Замираю. После я извлекаю,
Дернув лапку вверх, захлебывающийся звук

Из бачка. Потом, потоптавшись в тапочках в ванной,
Шаркотню развожу на кухне – тягучий вальс.
Так шлифую тапками день до основы ватной.
Шорох тапок под ночь похож на шершавый лязг…

Снова утро. Значит, снова мне в топку из тапок –
Зажигать целый день… Но держит крепко кровать,
Чтоб на мозг могла апатия капать и капать.
Позвоночник в пружины врос — нет сил, оторвать.

Только слышу там, в коридоре колючий шорох,-
Разнося по квартире холод, тапки шуршат,
И по нервам – наждачно: шарк, шарк – все ближе, скоро…
Льет окно на тапки ночной темноты ушат,

И они затихают. Выдохнув, я на кухню
Выбираюсь, пробую взглядом длинную мглу.
В ней кружась, прикладываю безмолвие к уху,
Все надеясь на что-то, если — не вширь, так — вглубь.

Горизонт зашумел, задрожала желть пустыни.
Пара тапищ – гор грохочущих. Я – в бегство, в жар.
Правый сверху – тучею. Я: «Не надо. Пусти. Не...»
Позвонки прохрустели. Темень: шарк, шарк, шарк, шарк…

В необозримой Космоса утробе,
Мерцая, плыли тайны бытия.
Кометы мчались в ледяном ознобе,
Незыблемо загадочность храня.

Неслись пульсары в квантовой одышке,
Вокруг оси свой убыстряя бег.
Сверхновые рождались с яркой вспышкой,
Свой прежний облик потеряв навек.

Пространство-время исчезало в пастях
Прожорливых и хищных чёрных дыр…
Ну, словом, как всегда кипели страсти.
Взрываясь, бушевал Вселенной Мир.

И вдруг… притихли звёзды в изумленьи.
На маленькой планете голубой,
По счёту третьей в солнечной системе,
Царил глубокий, благостный покой.

Там, на Земле, уснули ночью двое
В сплетеньи нежном утомлённых тел.
Дышало всё вокруг такой любовью,
Что даже сам Творец чихнуть не смел.
В свечении Любви Земля летела,
Явив Вселенной всей Творенья суть.
И расступались звёзды ошалело,
Планете уступая Млечный Путь.