Еще таится рабский дух,
Не угасает и терпенье.
Мораль людей сразил недуг,
Посеяв в душах униженье.

Сейчас поэзия в забвенье
И разобщен поэтов строй,
Но силу даст им вдохновенье,
Когда наступит час иной.

Страна с колен на ноги встанет
И лира будет вновь смела.
С надеждой в будущее станет
В сердцах будить колокола.

Проснется в гражданах свобода,
Достоинство вернется к ним,
Тогда признание народа
Заслужит стих трудом своим.

Вся жизнь моя под дозой героина,
Без страха я смотрю на Смерть;
Меня прельщает образ Турмалина,
Я сам себя подвел под плеть.
И в Мире боли в ледяных объятьях
В холодном Царстве Тьмы и Зла,
Где стонут души на гнилых распятьях,
Я видел спектр сквозь зеркала.
И шли минуты, прочь бежало время,
В непостоянстве плыл рассвет.
Слезами горькими смывалось бремя,
И вновь рождался во мне свет.

«Их судьбы сплелись воедино: Заря есть – Рассвет и Закат.
Во Имя тщеславной Богини, за братом пойдет второй брат»

Под черной плитою с двуликим узором
На самой окраине мертвой земли,
В холодной пещере, что проклята Богом,
Бесславный покой обрели Короли.

Два темных Монарха в зловещем тумане
Стоят неподвижно с начала времен,
Без чести, без подвига. Разум в дурмане!
Никто и не вспомнит их адских Имен.

Судьба непокорных во Власти забвенья;
Гнетущая сила их держит в тисках,
Но голос Богини в шестой день затменья
Дарует свободу сокрытым впотьмах.

Два темных Монарха в зловещем тумане
Поднимут Знамена, и взгляд Сатаны
В свой мир позовет – и придут Северяне!
Бесславные дети ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ.

Под черной плитою с двуликим узором,
(Во Имя тщеславной Богини земли)
В холодной пещере, что проклята Богом,
Восстанут из бездны… виват, Короли!

Как много я хочу сказать, родная,
В твой адрес тёплых, задушевных слов!
Журчит в душе моей, не иссякая,
Живой родник — дочерняя любовь.

Когда тоска нахлынет, дорогая,
Подступит к сердцу твоему хандра,
Ты строчки эти не спеша читая,
Поймёшь из них, как ты мне дорога.

Я помню, как мотались мы по свету.
Летел наш поезд в утренней заре
В те гарнизоны, где комфорта нету,
Где все удобства — рядом, во дворе.

Где мы, детишки, тяжело болели.
Простуживались, кашляли, сопели,
Где длилась ночь полярная полгода,
Кружились вьюги, выли непогоды.

Ты нам тепло душевное дарила,
Внушала память близких свято чтить.
И терпеливо нас, детей, учила
Семейные традиции хранить.

Крутилась ты по дому, напевая,
Заботливая, нежная, живая,
И успевала сделать кучу дел:
Бельё постирано, обед давно поспел,

Пирог испечен сдобный, медовой,
Какие запахи на кухне, боже мой!
Всё на своих местах. Порядок в доме.
Гляжу, под вечер, ты уже в истоме,

Присядешь у экрана на часок,
И смотришь свой любимый «Огонёк».
Иль на диване, рядышком с отцом,
Читаете тихонечко вдвоём.

Да, мама, на тебе держался дом.
Нам, детям, так уютно было в нём!
Тебе бывало тяжело подчас.
Но твой очас любви горел, не гас.

Как много я хочу сказать, родная,
Тебе признательных, душевных слов.
И никогда до дна не исчерпаю
Свою к тебе, голубушка, любовь.

Капли застучали по земле,
Листья сорвались и по дуге
Закружились в вальсе на ветру,
Но мне флирт осенний ни к чему.

А она упряма, как дитя,
Под ногами шелестит листва,
Ветер тело холодом бодрит,
Сердце же, по-прежнему, болит.

Мысли все сейчас мои с тобой,
Где ты, драгоценный ангел мой?
Места я себе не нахожу,
Я тебя, по-прежнему, люблю.

Будто бы все было, как вчера:
По твоей щеке бежит слеза,
С губ взахлеб срывается: «Малыш,
Я надеюсь, ты меня простишь…»

Губы на губах, глаза в глаза,
Я бы утонул в них навсегда,
Нежные объятья твоих рук
Вот-вот остановят в сердце стук.

Чаша чувств, как выпавший бокал,
Что в своих руках не удержал,
Вдруг была развенчана судьбой –
В твоем сердце был уже другой.

Осень, осень сердце защити,
Боль меня съедает изнутри,
Сделай так, чтоб все я смог забыть,
Но потом как без любви мне жить?

Лязг металла, звон, слеза.
Ветер жалит мне глаза.
Сердце рвется на куски
И познал я вкус тоски.

Кто страдает – тот живет!
Леди в «черном» не умрет.
Любит стерва свою роль,
Сожрет душу точно моль.

И воздастся! Жизнь одна!
Ждет безумца Сатана,
Отворив мне двери в Ад,
Я вдыхаю жуткий смрад.

Нет пощады, только боль,
Разъедает душу соль.
В голове сплошной бардак,
Что-то сделал я не так.

Жизнь назад не возвратить
Мне в Раю уже не быть.
Пусть сомкнутся все круги,
Возвращу я Тьме долги.

Все отдам! Верну сполна,
Раз желает так Она.
Но мольбы Ей – не видать!
Я успел Любовь познать!

А дальше ничего не будет.
В окно скребется черный пудель…

А дальше
ВЕлик
Декаданса
Изобретать,- на нем кататься.

А дальше –
Ничего,-
Адажио
Нечистот.

Адажио
Безбрежное,
Одолженное
Шопеном,-
Мажорной нотой брезгует.

Жизнь в миноре
С вялотекущим норовом
Тишайшего безумия –
Базуки,
Стреляющей мертвым морем-
Мороком
Скрипучих панельных бараков
И прочих буераков:
Бах-бах… Барах-
Танье, таянье, треньканье
Подхватившего безумие,
Зуммера

Домофонного.
Дымным фоном
Дум
Окно сифонит,
Ждет, когда оду-
Маюсь, маясь одой,
Навеянной дешевой, душевной непогодой,-
В него зайду.

Моя депрессия
Меня стережет,
Фонит допросами
Ночными, — ужо! –
Грозит и грузит
Грустью.

Меня меланхолия
Лелеет, холит.
От меланхолии
Я — малахольный.

Ату — меня, ату…
До дна – меня, до дна
Жри плотоядная вина,-
Анорексично голодна.

А дальше: здравствуй,
Червивое пространство.

А дальше будет
Бадом Будды
Черный пудель,-
В глазах – три пуда
Горькой соли,
Пакуя сны в кули,
Минорное Шопена соло
Он скулит.

А дальше ничего:
Ни баб, ни бабок, ни чинов,-
Лишь черный пудель
В звенящем лунном шейке
Ошейника
Осудит
Вынужденно, беспробудно…

А дальше ничего не будет.
В окно скребется черный пудель,
Скулит и смотрит на меня,
Ошейником луны звеня.

Велиар Великий в красоту влюбленный,
Демон всемогущий мудростью плененный;
Огненной Богине присягнувший воин –
Темный Идол страстный почести достоин.

Ведьмы разрывают подвиг Твой на части,
В Царстве многоликом жаждут девы Власти
И в экстаз впадая, сбросив все одежды
В Таинстве скорбящем плещутся невежды.

Знак второго круга: две Зари – едины!
В блеске Звезд янтарных слуги–паладины
Заключают Женщин в жаркие объятья
И под звон металла пьют до дна проклятья.

Ритуал забытый рушит Мир зеркальный.
На Востоке – Запад! Правит Орден тайный.
Парадокс ломает зыбкую реальность;
Синий цвет не белый – это гениальность!

Велиар Великий неподвластен Смерти,
Кровью Лик испачкал в адской круговерти.
Где сплелись пороки – бытия обитель,
Велиар Великий – мрачных душ Хранитель.

Муха села на варенье:
Вот и всё стихотворенье.
Мне, признаться, как поэту,
Неприятна муха эта.

Муха для меня обуза.
Хоть летает, но не Муза.
Кто ей дал права такие
Нос совать в стихи чужие?

Утопила вдохновенье
В сладком омуте варенья.
Растоптала стих ногами,
Мысль не дав развить словами.

Хоть сестра таланта краткость,
Муха мне совсем не в радость,
Заключив всего в две строчки
Плод моей бессонной ночки.

Как же мне решить дилему:
Растекаться ли по древу
Слогом, склонным плавно литься,
Или к краткости стремиться,
Разложив сознанья призмой
Мысль на АФОРИЗМЫ?

Последний штрих и интервал.
Сюжет скрывает Твою личность.
Я весь талант свой разорвал,
Сломив фальшивую критичность.
Все это глупо и смешно,
Но без Тебя мне трудно было.
Со знаком качества – грешно,
Ты взглядом сердце мне разбила.

Последний штрих и интервал.
Прошу, прости мою безумность;
Я нагло Образ Твой украл
И воссоздал Любви абсурдность.
Так получилось – блеск в глазах,
Он уподоблен злому Року.
Я описал его в стихах,
Когда склонил Судьбу к пороку.

Последний штрих и интервал.
Ты к новой жизни прикоснешься;
Возможно, ждет меня скандал,
А может быть – Ты улыбнешься.
И снова блеск в Твоих глазах
Меня пленит и вскроет душу.
Застынет Имя на устах,
И вновь я правила – нарушу.

Последний штрих и интервал_____