Яков Есепкин

Палимпсесты

Вновь у Гекаты

Тринадцатый фрагмент

Нитью черною битый фарфор
Соведем, пусть менады пируют
О червленом и, шелками Ор
Увиясь, гоям небы даруют.

Это пир или тризна, ответь,
Золотая Геката-царица,
Меж креманок вольно багроветь
Феям снов, им и хлебы – корица.

Ах, мы сами темнее ночных
Всеувечных скульптурниц мраморных,
Яд пием их шелков ледяных,
Изотлевших на лядвиях морных.

Тридцать второй фрагмент

Хвои басмовой огнь золотей
И чудесней о слоте виньеток
Рождества, аониды затей
Сех бегут, не теряя монеток.

Длись, мгновение, в неге пиров
Неб рифмовники феи забудут,
И восславят хлебницы и кров,
И печаль вековую избудут.

К столам вынесут емины сем
Дивам белым – наложницам речи,
Мы тогда с темным шелком взнесем
Кровью чермною витые свечи.

Пятидесятый фрагмент

Шелки черные юдиц пьянят,
Цветь обрядная золотом дарит,
Во гробах королевичей мнят,
Сколь одесно Чума государит.

Аще лики царевен темны
И белые рамена соникли,
Пусть им видятся млечные сны,
Пусть чарует их немость ли, крик ли.

И одно в эти пиршества Ид
Занесем холод тьмы благовонный,
Чтобы мертвые шелки сильфид
Излились на атрамент червонный.

Черные вишни и мирра

Первый фрагмент

Черных вишен марутам к столу
Поднесем, облачившись в ливреи,
Аще одницы чествуют мглу,
Яко чахнут над златом Гиреи.

Будем пиры их молча следить,
Озлачать будем шелками хлебы,
И цветами емины сладить,
И еще соявляться у Гебы.

И когда на столовой черни
О хлебницах эфирность востлеет,
Мы ко небу взалкаем – гляни,
Вишен челядь успенным жалеет.

Седьмой фрагмент

Тусклых свеч хоровод ледяной
Сон июльский пьянит, о лепнины
Бьются ангели нощи земной,
И земные у нас именины.

И найдут в пировые купцы
С темной миррой – вином исцеляться,
И каморные наши венцы
Под холодностью млечной затлятся.

Мы еще удивим, удивим
Фей цветов ли, царевен юродных,
И во мареве слоты явим
Лед всенощных теней богородных.

Двадцать первый фрагмент

Волны, по две бегите, Невы
Царский мраморник тьмой увивайте,
Идофеи-богини канвы
Серебрите и вновь пировайте.

Яко славил Иосифе бег
Этот дивный, пусть негу менады
Льют в начинье и траурный снег
Черноблочные жжет колоннады.

Мы и сами претщились востлить
Чернью течной дворцовую сводность,
Чтоб на арочный мрамор солить
Падших звезд вековую холодность.

Двадцать пятый фрагмент

Были пиры одесно ярки
И высоко плеяды сияли,
Чад на хорах ждали ангелки
И немолчно, немолчно пеяли.

Ах, давно се избыто, одне
Пляшут фурии в рамницах темных,
И беснуются нощно оне,
И о барвах горят несоемных.

Гела нас у ворот золотых,
Окантованных чернию, встретит,
Зрите мытарей, тьмой совитых,
Коих пурпуром небо и метит.