Прекрасны русские просторы,
Берёзок дружная семья
И сосен, а под ними горы;
Равнин зелёные поля.

Прекрасны русские просторы
Души широкой и свобоной.
Души, что любит эти горы,
Души так истинно живой.

Прекрасна русская тоска-
Ласкающие душу песни.
Гитара в них, гармоника,
Передают нам звуки истин.

Россию обниму душой
Согрейся в ней моя родная.
Сродни душа Руси простой-
Она такая же большая.

В день моей смерти-просьба не рыдать
В день моей смерти-я требую улыбок
Я возвращаюсь к предкам, в далека
К моим родным, кто так меня любили.

Здесь с вами дорогие, подруги и друзья
Мне было хорошо и трудно-мы вместе все сносили.
Ну а сегодня я иду туда,
Где живы те, кто искрине любили!

Дождь. Пауза. Солнца вдруг брызнувший луч.
Синь неба прогалины в зарослях туч.
Звон тысяч бубенчиков. Капель каскад.
В луж зеркальца смотрит взъерошенный сад.

Рык грома. Сгрудившись, сомкнули ряды
Туч полчища хмурой небесной орды.
Струй, туго натянутых, стрелы летят.
Залп — лупит по саду отборнейший град.

Пульс молнии. Небо расколото. Треск.
Сад вымок и высечен. Темень да блеск.
Стон. Ветра фальцет. Перекличка басов.
Труб джазовый наигрыш песней без слов.

Свет, снова заполнивший сцену небес.
Лик солнца — антракт в многоактности пьес.
Тишь. Сад подсыхающий. Шёпот листвы.
Мост радуги — аркой в проём синевы…

Ты великая, добрая, Славная
Горемыка Россия Державная.
Раны прошлых Побед не залечены,
Да и Душу твою искалечили

Жизни НАШЕЙ, ЛЮДСКОЙ отравители — Казнокрады, бандиты, правители,
Думы нашей законодатели — Лизоблюды, лжецы и предатели.

Вы под ноль постригаете нацию
Девальвацией, деноминацией.
Чтобы только росли ваши акции
Добиваетесь вечной инфляции

Жизни НАШЕЙ, ЛЮДСКОЙ отравители — Казнокрады, бандиты, правители,
Думы нашей законодатели — Лизоблюды, лжецы и предатели.

Прикрываетесь СЛАВОЙ восторженно
Наших предков в могилы положенных.
Заметает Алешу порошею — Вы гордитесь политикой грошевой

Жизни НАШЕЙ, ЛЮДСКОЙ отравители — Казнокрады, бандиты, правители,
Думы нашей законодатели — Лизоблюды, лжецы и предатели.

На богатых и бедных градацию
Разбиваете, делите нацию,
А дешевой рабочею силою
Создаете свой Рог Изобилия

Жизни НАШЕЙ, ЛЮДСКОЙ отравители — Казнокрады, бандиты, правители,
Думы нашей законодатели — Лизоблюды, лжецы и предатели.

Бьют набат по деяниям прошлого
Колокольни церквей не брошенных.
Православие в Русь возвращается,
Только в иноков не постригаются

Жизни НАШЕЙ, ЛЮДСКОЙ отравители — Казнокрады, бандиты, правители,
Думы нашей законодатели — Лизоблюды, лжецы и предатели.

Наше счастье до старости в малости,
Наши беды не в нашей отсталости,
А в доверии, по беспечности,
Вашей алчности до бесконечности

Жизни НАШЕЙ, ЛЮДСКОЙ отравители — Казнокрады, бандиты, правители,
Думы нашей законодатели — Лизоблюды, лжецы и предатели.

22.03.2010 год

И вот тебя здесь больше нет,
И дым вечерний над могилой
Рисует чей-то силуэт
Давно знакомый, очень милый.

Мне это может, показалось,
Но я увидела тебя.
С моих ресниц слеза сорвалась.
Кому смотреть в глаза, любя?

Мне может все это приснилось
И только ветер и туман
Мне в след глазами покосились,
Которых я всегда ждала.

Все это просто приведенье,
Фантазий непокорных вздор.
Не можешь ты в мирах забвенья
Так рано обрести покой!

Не могут вдруг глаза сомкнуться,
Навеки мир земной закрыв!
Не мог уснуть и не проснуться!
Я верю, что ты где-то жив!

Растаял образ над могилой.
Дрожа от холода, вернусь
И горе непомерной силы
Пронзает сердце мне насквозь.
2004 г.

Все в церкви тихо и темно,
Истлел последний луч лампады,
Луна светит сквозь окно
На позолоченные оклады
Иконостаса. Все кругом
Давно почует мирным сном.
Уже и сам игумен строгий
Свои моленья прекратил
И, перекрестясь, на одр убогий
Седую голову склонил.

В кельях сон и тишина…
Но в церковь дверь отворена…
И слышится, то говор важный,
То глубокое молчанье;
И свод глухой и влажный
Вторит каждое звучанье.

Пред грешником стоит чернец,
Неподвижно стоят оба;
И их речи — голос гроба,
И грешник бледен, как мертвец.

МОНАХ

Мой сын, опомнись! перестань!
Страшен помысел злодейства.
Ненавистна и ужасна брань
Лукавого судейства
Тому, кто праведность блюдет,
Того уж змей к себе завет.
Смирись, довольно! время, время
Один тягостный покров
Испытания… Грехов
Сложи мучительное бремя.

И грешник пред святым отцом
Без силы на колени пал,
И с бледным, пасмурным лицом
Он исповедь так начинал.

ГРЕШНИК

Моя сестра была одна
Отрадой сердца моего!..
Что было в жизни? — все она;
Мне не было дороже никого.
Мать наша рано умерла,
Отец на службе вечно был…
Я с малых лет за ней ходил,
Она на руках моих росла,
Не зная нужды глас,
Не зная горечь ожиданья;
Что ни пожелает — тот же час
Ее исполняются мечтанья;
Желает милого зверка,
И вот его уже ласкает,
Желает украшенье — и вот ее рука
Кольцо собою украшает.

С малых лет в ней было
Все очаровательно, все мило:
Наивный, тихий нрав, простые
Движенья, очи голубые,
Доброта с душой томной,
Подаянья просит ли дорогой
В рубище бедняг убогий
Или старец в ризе темной
Вспоможенье молча ждет,
Она мила! всем подает
Всегда тихою и скромной.
Но не одни природные красы
Ее собою украшали,
Ее свободные часы
В искусствах милых протекали:
Она фортепьяно оживляла;
В вечерние часы досуга
Она сердце, и отца, и друга
Его игрою услаждала.

Толпы молодых людей
Руки ее тогда молили.
И вот жених случился ей,
Мы с ним ее благословили,
И в скором времени отец
Повел бедняжку под венец.
Мы думали: прекрасней доли
Не может быть, хорош собой,
Богат… но вишней воли
Мы не знали сей порой.
Было все благопристойно:
Он с нами был любезен,
В житейских мелочах полезен
И вел себя всегда достойно,
Но скрытый тишиной ночей
Он пировал среди друзей,
За бутылкою вина, в жаре веселья,
Танцуя, в карты он играл.
В пылу развратного веселья
Он ночь за ночью провожал,
Она тайно изнывала,
Смотря на мужа своего,
Переносила молча все, его
Она ни чем не упрекала.
Как все терпеть она могла,
Не знаю! — все молчала;
Никому не открывала
Беды своей… и умерла…
Из-за него!..
Скажи, старик,
Могу ли я забыть на миг
Всю жажду мести?
И оставить без наказания его?
Все забыть? и ничего
Не предпринять для кровной чести?
В убийце брата возлюбить!
И — и кровь ему мою простить!..
Нет, не могу я.

МОНАХ

Без прощенья
Нету в мире нам спасенья.
Покоя, жизни — ничего
Нет на свете. Без него
Нам нет с собой и примиренья.
Сказано в святом писанье:
«Не убей!»
Так, сын мой,
Христианскою душой
Смирись в своем страданье.
Бог всевидящ. Что ни сотворит
Во благо. Пройдет время,
И пламя злого семя
В груди твоей он охладит.

ГРЕШНИК

Меня ты не поймешь;
Ты не любил! любви не знаешь!
В своих кельях обитаешь!
Одной верою живешь!
Но если б знал ты как ужасно,
Каким неистовым огнем
Сгораю я всечасно,
Ты б не судил таким умом.
Нет! ты сам бы, не робея,
В тиши ночей, как вор
Зарезал б спящего злодея;
И угасающий последний взор,
И стон его с моленьем
Тебе б служило утешеньем.
И ты бы долго наслаждался
Его взглядом, упивался
Его стенанием…

МОНАХ

Несчастный!
Заблуждается как он!
Что в душе питает! погружен
Во мрак, какой ужасный!

Мой сын, ты прав:
Я обитаю в кельии, страшусь
Всевышнего, избрав
Простую жизнь, ему молюсь
Вседневно я. Но было время,
Время жизни молодой,
Тогда не нес я бремя
Монашества… Сын мой,
Ныне открою я перед тобой,
Впервые в жизни, — жизнь свою.
Так слушай исповедь мою.

Я рос один. В семье чужой.
Отца, ни матери не зная.
Бранились люди надо мной,
Мое сиротство призирая.
Их обиды я терпел,
Сносил молча их презренье,
И мучимый понять не смел
Их жестокое гоненье,
И как испуганный зверек,
Забившись в угол, я живал.
Всюду дик и одинок.
Затравленный понять не мог
Добра — его не отличал.
Бывало, что в меня
Бросают камни — на мой крик
Бежит напуганный старик,
И к нему холоден я.
Я на помощь отвечал
Его злобой и призреньем.
С каким тогда ожесточеньем
Я от себя людей толкал.

Но иногда к себе домой
Один священник брал меня,
И за столом одной семьей
С ним тогда обедал я.
Он мне давал, и кров, и пищу,
Не ожидая ничего
Взамен. Из-за дикости к его
Не стремился я жилищу.

Шло время. У меня
Ни бедной хижинки, ни поля;
Живу в заботах, в муках я,
Постыла мне такая доля,
И решил я в час ночной
Счастье найти в земле чужой:
Я в лес ушел. В его тени
Я злато добывал кинжалом;
Зажил, забыл о малом
И прошлого оставил дни.

Тогда я жалости не знал,
Зло смеялся над мольбами
Нищего; с него последнее снимал,
И жестокость награждал
Свою несчастного слезами.
Приятно видеть было мне
Его слезы униженья,
Когда в пустынной стороне
Над ним свершал я преступленья
Насилия и ограбленья.
Я никого не пропускал:
Ни вдова, ни поп убогий,
Ни даже старец одноногий
От меня не ускользал.

Но время шло. Меня поймали.
Из леса в город привели.
Железом ноги мне сковали
И в темницу отвели.

В цепях, за душными стенами,
В тиши, в кромешной тьме
Я полагал в своем уме
Всех неправыми речами
Виновными в моем несчастье
Заключения: солдат,
Приведший из лесу в ненастье
Меня в сей едкий смрад,
Был виновен, и старик
Невинный в этот миг
В грехах моих был виноват.
Но позже ужас я увидел
Моих деяний, — и в глазах
Своих себя возненавидел,
Но пожалел затем в слезах,
Вспомнив юности мученья,
Людей жестокость, злой язык.
И тогда во мне возник
Пламень жгучий отмщенья.

Я тридцать лет в тюрьме томился.
Все ждал: когда же? наконец
Случай верный мне явился
Заточенью дать конец.

Тридцать лет во мраке тьмы
Подземелье под стенами
Городской моей тюрьмы
Рыл я голыми руками.
И вот однажды в день ненастный
Я закончил труд опасный.
В тот же день я убежал
Под покровом буйной ночи;
Три дня, три ночи я блуждал,
Все край оставленный искал,
Не смыкая свои очи.
На день четвертый я нашел
Деревню, где живал,
Где так долго я страдал,
Мучался, где столько зол
От людей я испытал.

Снова ночи я дождался.
Под покровом темноты
Край грозою освещался.
Через овраги, сквозь кусты
Я на ощупь пробирался.
Наконец я очутился
Перед домом. Я вошел
Бесшумно и нашел
Старика. Старик молился,
Не замечая ничего.
Внезапно сзади я в него
Кинжалом кованым вонзился,
Захрипел он, повалился
Потихоньку, на меня
Лицом бедняга обратился.
Сквозь тьму в него впивался я,
Как вдруг грозою озарился…

И на колени пал старик,
Закрыл лицо и зарыдал,
И мучимый свой бедный лик
Он от рук не отымал.

У каждого своя есть повесть.
Она до времени молчит,
Но час придет — и совесть
Тогда о ней заговорит.

В моей душе застыли слезы
И в прах любовь превращена.
Я не забуду эти грезы,
Где так была я влюблена.

И пусть любовь моя разбита,
А сердце ноет и болит.
Вина моя слезами смыта,
А время радости сулит.

Душа моя, как лунный камень:
То плачет, то опять поет.
Мы свой сюжет не создавали.
Никто нам счастья не вернет.

Никто улыбку не заставит
Сыграть средь горя и беды;
Никто удачи не оставит,
Ни мелких радостей следы.

В душе моей застыли слезы,
А я не плачу, не пою.
Над головой нависли грозы
И я над пропастью стою.

И грусть мне сердце больно гложет,
И тает на моих глазах.
Вернуть назад ничто не сможем.
И вновь душа моя в слезах.

Раскинув руки, царственная Ночь
Полмира заключит в свои объятья.
Расправив складки бархатного платья,
Дневных забот соринки сбросит прочь.

Звёзд бриллиантами, луны камеей
Наряд украсит свой… Чуть забелеет
Небесный вырез — облачная грудь.
Вверху накидка веет — Млечный Путь.

На запад от востока отступая,
Тихонько Ночь Землёю зашагает.
Вплетя в ночные кудри алую зарю,
Отдаст с рассветом власть румяному Царю.

Однажды я стану чуть ближе к тебе,
Чуть ближе друзей и знакомых.
Ты будто коснешься рукою небес
И скажешь, что мы не виновны.

Однажды вернусь из поездки чужой
И снова полжизни в альбоме.
Все летом случится, а может зимой,
Я точно уже и не вспомню.

Однажды ты в дверь постучишься ко мне,
Но буду вдали я от дома.
И сердце мое не доступно тебе –
Меня подарил ты другому.

Быть может однажды я снова вернусь,
Тебе улыбнусь на прощанье.
Прощаясь, во след я тебе оглянусь
И ветру оставлю страданья.

Однажды мы встретимся снова с тобой,
Вторые полжизни придумав,
И снова поездки седою зимой
И летних печалей альбомы.

Я так люблю, весны раскаты грома!
Как воздух насыщается озоном!
Я так люблю когда цветет сирень!
Белая! Как молодой невесты платье!
В самый для нее чудесный день!

Я так люблю цветение деревьев!
Пчел, жужжание шмеля! Природы обновление!
Все это называется весна,
Когда завет сама природа!
В объятия любимого… Весна!
Так много значит для меня она!