Яков Есепкин

На смерть Цины

Четыреста восемьдесят третий опус

Се Вифания мертвых святых
Одевает лишь в мрамор столовый,
Се вечерии див золотых:
Шелк и млечность, иль пурпур меловый.

Лозы сад увивают и мглы,
Всяк юродивый сыт, а невесел,
Ах, тлеются пустые столы,
Как и выпорхнуть Цинам из кресел.

Как оне и могли обмануть
Ангелков и свести червотечность
С желтых лиц, и тлетворно уснуть
Меж цариц, увиенных во млечность.

Четыреста восемьдесят четвертый опус

.
Молвим лишь — четверговки бегут,
Меловые тиснятся кимвалы
Сукровицей, и кафисты лгут,
Пировые сие ли, подвалы.

Спи, Эдель, мрамр всеядных зерцал
Ветошь звездная чернью питает,
Кто живой, эту сводность взерцал,
А Электра иных почитает.

Ах, в сиреневом чаде вольно
Остудиться навеки молчавшим,
Виждь хотя бы несущих вино
Во нисане расцветшим и павшим.

Яков Есепкин

На смерть Цины

Триптихи и трилистники

I

Не изжити, Господь, агнцам страхи Суда,
Поржавели в сребре херувимские трубы,
Ангелки умерли, так созвали сюда
Неживых царичей чернецы-страстолюбы.

Смерти ждали, равно ж неурочно пришла,
В очесах агнецов и Звезду угасила,
С елок сняли шары – кутией зазвала,
Пировать нам теперь, аще Божия сила.

Вижди, нет у жалких и цветочных рядниц,
И музыков они удушенных не спрячут,
При Ироде пили, ныне падают ниц,
Над колодами пусть векоприсно и плачут.

Лиры наши тяжки и были на миру
Пурпурово красны, индо кровию мылись,
Хоть чрез хвою преслышь всенощную игру,
В Новогодие мы страшным сном охранились.

И взошли, свет-Господь, на пороги Твое,
И с собой занесли те котомки да тесьмы,
Перервалось одно бойных чад житие,
Нет вкруг червных пухов, только, Господе, здесь мы.

II

Воскресение вновь да Твое ангелы,
Святый Господе, чад не исцелят от скверны,
Страхонемые мы, не поем прехвалы
Нас вечор извели, даже мальчики серны.

Чур, игрушки горят в среброхвойной гурбе,
Хоть паяцы Твои, а восчествуем святки,
Всяк златится, тризнясь, но приидем к Тебе,
Девы бельны в гробах шьют ли царичам латки.

Не пускали, Господь, тати нас на пиры,
Злокалечили всех, что ж окладно креститься,
Коль сокрали с елей нищи тесьмы-шары,
Будет им балевать, по трапезным святиться.

За престольной возней не блажались в терни,
Так наслушались всласть сатанинских пеяний,
Пурпур выливши, днесь умерли для родни,
С перстов донных и Смерть не берет подаяний.

Только, Господь, Звезда превысоко стоит,
Льются звоны в нощи, ах, по нам эти звоны,
Цвет-иглица досель червны слезы таит,
Узри в них бойных чад, вижди наши короны.

III

В Гефсиманском саду черный морок доднесь,
Тьмы блудниц-вояров и понтийская стража,
Нищий царич ходил да безмолвствовал здесь,
Рек иным Божий Сын – вот жалкая пропажа.

Все Иуда никак не укажет перстом
На блажного царя, бледны юноши персты,
Кровью вейки точат, жить ему со Крестом,
На осине висеть, буде усны отверсты.

«Волошковый Сынку заплетайте венец, –
Прекричим ко блядям в изголенные чресла, –
То не Смерти-косы, но бытья первенец,
Ждите царствия, коль ваша похоть воскресла».

Ах, Господе, ступни мы скололи в раю,
По аднице прошли, двоеперстия наши,
Яко змеи, хранят разве славу Твою,
Иисусе в терни как сыскати, не зряши.

И не видно Тебе агнцев бельных и чад,
Простиравших к Звезде воспробитые длани,
И теперь ли узришь чермный наш вертоград –
Он кровавей стократ зеленей Гефсимани.

Сам себе был господин,
Тот петух и тот павлин.
В петухе был царский дух,
Ох, красавец был петух;
В разноцветье перьев весь,
Переливов красок смесь!
Да павлин уж, верь не верь,
Был в то время дюже сер;
Голый он от шеи вниз,
На хвосте пук шерсти свис,
Глазки узкие в прищур,
Он и завистлив, и хмур!
Вдруг павлин был в гости зван,
Встал павлин, как истукан;
Коль на нём такой наряд,
Кто ж ему там будет рад?!
Он полдня погоревал,
К Пете скоро прибежал:
— Зван я в гости, петушок,
Нужен мне наряд, дружок!
Петя тут же возразил,
Вмиг ответ он сотворил:
— Как же можно, а павлин,
Я в миру такой один!
Тут павлин пустил слезу,
Стало горько вдруг ему:
— Ты меня не обижай,
Дай петух наряд мне, дай!
Оказался добр петух,
Не был он ни нем, ни глух:
-Что ж, бери, павлин, наряд,
Будешь ты наряду рад!
Ахнут гости, не робей,
Нет наряда красивей!
Вороти его к утру,
А не то, павлин, умру!
А павлин наряд берёт,
Он от радости цветёт:
— Я верну наряд твой в срок,
Не волнуйся, петушок!
Как рассвет пойдёт на круг,
На плетень садись ты, друг,
Голос свой на части рви,
Так меня к себе зови!
Ну, а утром не вернусь,
В полдень точно появлюсь!
Только ты кричи опять,
Нужно голос просто рвать,
А коль в полдень мне не быть,
Прояви ты снова прыть;
Горло в деле не жалей,
Подозвать меня сумей!
Я тебя услышать рад,
Возвращу тебе наряд!
Приоделся вмиг павлин,
Он теперь такой один;
В разноцветье перьев весь,
Переливов красок смесь!
В путь он тут же поспешил,
В гости путь павлин вершил.
Сутки минули уж прочь,
Вот идёт вторая ночь,
С грустью ждёт его петух,
Напрягает в дрёме слух,
А к утру он вдруг вскипел,
На плетень петух взлетел,
Стал павлина громко звать,
Никому не дал он спать;
Тишина ему в ответ
И в помин павлина нет!
В полдень Петенька не спал,
Голос он опять срывал,
Да и вечер был не мил,
Петя снова голосил;
Не скрывал тех горьких слёз,
Он в плетень когтями врос!
И вот с этих самых пор,
Оглашает Петя двор;
Утром, в полдень, вечерком,
Крик несёт он над селом,
Вспоминает про наряд,
Никому петух не рад!
Да павлин забыл про всех,
Жизнь живёт он без помех;
Красотой своей слывёт,
Задарма он ест и пьёт.

Конец
Автор: Виктор Шамонин-Версенев
Читает: Александр Водяной;
Your text to link...

Вечер дремлет у дороги,
Над водой вздремнул туман,
Дремлют ивы-недотроги,
Дремлет ветер-хулиган.
Я тропинкой выйду к речке,
Песню тихо запою,
Месяц кроткою овечкой,
Станет слушать песнь мою.
Он забудется в печали,
Будет плакать и грустить,
А берёзовые дали,
Будут слёзы грусти пить.

Автор: Виктор Шамонин-Версенев
Читает: Александр Водяной
Your text to link...

Яков Есепкин

На смерть Цины

Триптихи и трилистники


I

Василиса бела да черны уголи
Вежд успенных ея, во сукровице чады
Мертвых царствий свинец бойно, княже, прешли,
Так вкушать им теперь серебро-винограды.

Ах, Господь, рукава наши присно пусты,
Достигают земли, всё мы их воздымаем,
Колядуют пускай ангелочки златы,
Вижди, Господь, как мы днесь терницу снимаем.

Не венчание то и не венчаных бал
Царичей, собрались на трапезу юроды
Без венцов и колец, буде Смерти навал
Тяжек столь, хоть в тризне сыщем царския броды.

Красен райский миндаль, по Капреи ль садам
Ароматы его расточаются хмельно,
Тянем персты свое ко небесным ладам,
Чу, из усн черневых льется пенье убельно.

Вседержитель-Звезда, мы давно не вражим,
Нам в отверстые рты вбили глинищу кирки,
При цветках золотых убиенны лежим,
В скостеневших перстах прячем черствы просвирки.

II

Изо смерти, Господь, воспросить ли живых,
Розок черных сорвать уподобятся ль чады,
Сбили перстных птенцов, обочь стогн смотровых
Волочат – пухом их зацвели вертограды.

И не нужно теперь соглядать кружевниц,
Нет их рядом, а всех обокрали положно,
Лиры прятали втще за рядны багряниц,
Ни Европу спасти, ни похитить неможно.

Аз и узрел одну в неге хвойной терни,
Тонко друга поет под иглою диавла,
Балевать в Рождество, так пеяют: «Распни»,
Звезды шьют царичам за Симона аль Павла.

Исполать же пирам, на каких мы были,
Где Твои ангелы морных чад не признали,
Пили всё за Тебя и в наклад обрели
Черневые кресты, дабы здесь не шмонали.

Слышать нас не вились юродивые тьмы,
Поспешали добить, проколоти языки,
В сребре хоть опознай, в черном сребре тесьмы –
Тлеют нощно Твое преслезные музыки.

III

Со церковных свечей много чаду и мглы,
Не осветят звонов, так стусуют колоды,
Дождалися одно мы, Господе, хулы,
Красен мир не для нас, как царят в нем ироды.

Вечный промысел днесь позабыт, и царей
Завлекли под рядны тучнолядные девки,
Человеков ловцы разбежались, Андрей,
Рыбы ль всплачут по ним прегорчей божедревки.

Рождество, Рождество, не узрели Звезды
Ни князья, ни птушцы, ни пировны лабухи,
И лядают оне ж у измертвой воды,
Кличут Смерть в толоку – плести бельные пухи.

Али крикнуть, Господь, гробно в твердь вопиять,
Хоть по бытьи вплести кровь-слезу во молебны,
Под обух ведь легли, дабы здесь предстоять,
В мед макати персты, крохи потчевать хлебны.

Отпили мы свое, вот зашли на порог,
Прячем в кайстрах нищих огонечки-альбомы,
Нет серебра у нас, Вседержительный Бог,
Стерли кости, бия в кровотлумные бомы.

Яков Есепкин

На смерть Цины

Триптихи и трилистники

I

Спрячем в кайстры сребро и приидем туда,
Где псалмы нараспев ангелочки читают,
Безвиновные мы, а легли в невода,
Чтобы значил Господь — человеков считают.

Гурбы снегов горят, Новый год, яко встарь,
Востречают, хмелясь, индо мертвых царевен
Оживить ли вином, и всехрамный алтарь
Прибран хвоей слезной ан изжертвенно древен.

Лебедь-Господе, мы удушенны гурмой,
Пурпур слит из очес, перебиты рамена,
Виждь колоды в крови, да с цветочной сумой
Каждый ныне — живи озолотою звона.

Жалко пели Тебе мы во трате хвалу,
Вот и немые все, и собиты свинцами,
Только звезды тризня, подойдем ко столу,
Двиньтесь, тати, алкать вам неможно с агнцами.

Лишь теперь замолчат лиходеи, одно
С перстов им не смахнуть кровобойные пухи,
Не взойти на порог, как откинут рядно,
Господь, нас опознай хоть в струпьях повитухи.

II

Ноги сами нейдут, хоть гурмой сволокли
Агнецов ко хлевам и задушки надели
Под серебро венцов на иродной земли,
Царе, многое ж те на пирах углядели.

Иль зардели тогда слезы бойных агнцов,
На каких словеса присно, Господь, зиждятся
И горят — узрел Ты винограды венцов,
Да оне Рождества не дали нам дождаться.

Мы одесно испить восхотели с Христом,
Расплатились за то, и двуперстия в терни,
Что нельзя черну смерть отложить на потом,
А и много зело собралося здесь черни.

Как взмахнула косой и к себе позвала
Кровососная мать, чада вейки смежили,
Где Твое ангелы, всё одно прехвала
Святой рати, Господь, ей бы только служили.

Но избыта в бытьи и гробовная твань,
Кличь своих ангелов подбирать царски слеги,
В злате красном та Смерть, и сольет Иордань
Кровь на вина — превидь чад нищих обереги.

III

Не подъемли главы — рои бесов кружат,
Белый Господе наш, над Твоими венцами,
Заносили мы их, где и кости лежат,
Ангелы не споют пред светил изловцами.

Тридевятых земель в бытии не прошли,
Божьих царствий узреть не дали убиенным,
Снили только Сынка в кроворозной земли,
И слетал он с Креста на усладу презренным.

Со очей излием как серебро живо — И уверят засим, в розы выбегут чады
И тогда преглядят, человекам сего
Зреть неможно никак, паче их черноряды.

Что ж, истешились все не в пример чернецам,
Поелику равно вещунов потешали,
Перевертни пускай обернутся к венцам,
Им и кольца свое, обереги вещали.

Вседержитель небес, здесь одне восстоят
Прехвалители Тя, нету прочих за нами,
Иль теперь нашу Смерть фарисейски стаят
И опять увиют бойных чадов ряднами.

Господь позволь собой остаться!
Благодарить, переживать.
Позволь любить не только эго.
Не множить горе, злу не потакать.
Позволь в вине не утопить
мир приносящий радость.
А в горе, пьяным не скулить.

Вино равняет горе, радость.
Да и похмелье, и глухо, и слепо.

Степанов С.В.

Зима. Снег поднимает вьюга
И убегает во дворы домов.
Уже темно. Сильнее стала стужа,
Луны не видно из-за облаков.
Он не ушел. Его взяли пальцы,
Она, еще возможно, подойдет,
Часы идут, почти уже двенадцать,
Зачем обманываться, если не придет.
Ее цветы. Он выбирал с любовью,
Какой романтик он в своей душе,
Их укрывал своею теплотою,
Жаль оставлять их будет на земле.
Он строил день, прокладывал маршруты,
Где смогут они вечер провести,
Он представлял: согреет ее руки,
В глазах ее утонет от любви.
Мороз крепчал. И улица пустела.
Она не отвечала на звонки.
Он в темноту один побрел уныло,
Цветы оставив на сырой земле…

Яков Есепкин

На смерть Цины

Триптихи и трилистники

I

Даровали, Господь, мертвым чадам Твоим
Тесьмы красной мотки да сребряны сувои,
Боле таинств не ждем, а в рядне предстоим,
Перстов прячем искол за смарагдами хвои.

Серебро, серебро, много ж было его,
Так покрали шары с ёлок жалкие тати,
Снеже черный округ, тлумных звезд святовство,
Царичей неживых весело ль им венчати.

Сестры нас предали в новогодней гурме,
Девы белы влачат по адницам рамена,
Их и лядвий пронять здесь неможно Чуме,
Только розы горят в огне храмного звона.

Мы, Господь, образа неокладные чли,
Азазелей златых во тщете отпускали,
А свилися одно со змеями в угли,
Ах, Твое ангелы нас почто не искали.

Смерть царит на пирах, где юроды поют,
Держим все на замках мы языки предвестны,
Из серебра, Господь, в Рождество и сольют
Закровавленных чад — слезы наши бескрестны.

II

Подаяний, Господь, воздаяний одних
Нищи каистры полны, у порожца их скинем
Со кровавых рамен — много ж горечи в них,
Как святарный притвор благодарственно минем.

Торбам тем не вместить разве перстных иглиц,
О златой мишуре агнцев смерды тащили,
Розы выбила Смерть из точащих петлиц,
Свечки в битом сребре небовеи вощили.

А и сами теперь не царим, не поем,
И влачимся слезно в ризмановых ряднинах,
Буде кельхи дадут, за бытье изопьем,
Нету крыльев — горбы тлеют звездно во спинах.

Страстотерпные с глав посрывали венцы,
Стопы наши язвят черневые колючки,
Белы хлебы несли ко Тебе первенцы,
Обобрали, Господь, голодарные сучки.

Иль приидем в алтарь, ангелочки узрят
Струпья ран да пухи — кликни чад из притвора,
Бойной кровию, виждь, наши лики горят,
Енчит все у колод окаянная свора.

III

Дале немость, Господь, остаемся молчать,
Пресеклись январи и святочные оры,
Вот и губы свела терневая печать,
Наши кельи пусты, чернь лиется в затворы.

Истекли во пирах слезы солью одно,
Упилися псари мертворожденных кровью,
Как накинут поверх плащаниц нам рядно,
Положится черта иродов суесловью.

А в миру всяк и был без пурпуры венца,
Сокрывали ж псалмы краснобаи конвертны,
И попросят сказать — не замолвим словца,
Баловство эта речь, от которой мы смертны.

И елико, Господь, чада трачены днесь
Лютой Смертию все, их встречать благонужно,
Нет родни и царевн, только ангелы здесь,
Серебряный потир князем пущен окружно.

И рядились в резье да старизну, хвалы
Воздавали Тебе, бессловесно гибели,
Пусть хотя бы теперь, прескорбя, ангелы
Осенят под Звездой первенцов колыбели.

В некой дальней деревушке,
Жил-живал мужик в избушке,
Бедно, правда, очень жил,
Но об этом не тужил.
Он коровушку имел,
Творожок и масло ел,
Молочко пивал семь дней,
Слыл бедовым средь людей.
Да ещё прижил он пса,
Пёс ему — сродни душа;
Дремлет псина день и ночь
И ещё поспать не прочь.
Скоро пёс годков припас,
Потерял былой окрас;
До хвоста жирком оброс,
Не вставал на лапы пёс.
Мужичок стал стариком,
При житье-бытье своём,
Стала старой и корова,
Жизни всей его основа;
Молоко уж не даёт,
Деду душу в клочья рвёт
И решил он, посему,
Дело сделать по уму:
— Надоть мне её продать,
За неё деньжонок взять,
Да своих деньжат добавить
И младую тёлку справить,
И по-старому зажить,
Молочко парное пить!
Коль уж дан мыслишке свет,
Так и сделал нынче дед.
Отстранился он от дел,
Шляпу старую надел
И корову — на базар,
Показать «лицом» товар.
По базару он бродил,
Растерял торговый пыл.
Что с такой коровы взять,
Ей лишь можно сострадать?!
Только в этот самый день,
Шастал здесь и плут-кремень;
Хитроватый прятал взгляд,
Словом сыпал невпопад.
Был он редкий лоботряс,
Весь в грехах по лоб увяз.
Плут приметил деда вмиг,
Не срывался плут на крик:
«Будет, видно, в прибыль день,
Мужичок-то, старый пень!
Коровёнка — просто смех,
В цирке быть ей для потех!
Кожа, кости, да вода,
От рогов и до хвоста,
Но хоть плохонький товар,
Получу с неё навар»!
К деду путь он повернул,
Деда словом стеганул:
— И почём твоя «коза»,
Разрази меня гроза?!
Пропустил дедок вопрос,
Пробубнил себе под нос:
— Как его вопрос нелеп,
Он, видать, совсем ослеп!
Разговор с ним ни к чему
Честь казать ещё ему!
Плут нисколько не грустил,
Внешность тут же он сменил,
Перед дедом нагло встал,
Деда словом огулял:
— И почём твоя «коза»,
Забодай меня оса?!
Дед в сомнении большом,
Он пред ним застыл столбом:
«Может, я с ума схожу,
Может впрямь с козой брожу?!
Все считают, что с козой,
От чудес таких, хоть вой!
Дед не дал плуту ответ,
Был в бреду каком-то дед.
Вдруг пред ним, уж у ворот,
Бородач открыл свой рот:

— И почём твоя „коза“,
Прошиби меня слеза?!
Дед вконец оторопел,
Он ему поверить смел:
»Видно, правда, я — болван,
Мне бы лучше на диван!
В голове сплошная тьма,
Не сойти бы мне с ума!
Дед ему ответ творил,
Как во сне он говорил:
— Я, мил друг, тебе скажу,
За неё чуток прошу.
Забирай «козу», будь мил,
Торговаться нет уж сил!
Бородач был очень рад,
Деду сунул он деньжат;
Заплатил-то, с гулькин нос,
Встал пред дедушкой вопрос.
Как корову справить тут,
Коль гроши тебе дают?!
Бородач стоять не стал,
В поводок корову взял,
За собой её волок,
Смех он сдерживать не мог.
Дед вослед ему смотрел,
На миру лицом светлел:
«Как же в торг я в этот влез,
Гдн же мой здесь интерес?!
Вышел, чую, пересол,
Ловко бес меня провёл»!
Поспешил он за плутом,
Ощущал души надлом.
К мяснику явился плут,
Торг провёл за пять минут;
На мясцо корову сдал
И ничуть не горевал,
Грим с лица неспешно смыл,
На базар он вновь убыл.
Осенило деда вмиг,
Дед головушкой поник:
«Ох, какой же я простак,
Надоть вляпаться мне так!
Человек один и тот,
Видно, хитрый обормот!
Что ж, и я не промах, дед,
Будешь ты разут-раздет!
Твой кошель стрясу до дна,
Будет, друг, тебе сума»!
Дед взял мысли на буксир,
Прямиком прибыл в трактир,
На трактирщика взглянул,
В интерес его тянул:
— Я сюда приду с дружком,
С ним мы выпьем, попоём;
Станем только уходить,
Будет надобно платить.
Шляпу я тут на кулак
Поверчу ей так и сяк
И скажу: «Вот мой расчёт,
Уходи, не знай забот»!
Ты ответишь мне одно:
«Счёт оплачен уж давно»!
Был трактирщик парень свой,
Сам шутник, ещё какой!
Рассчитался с ним дедок,
Под собой не чуял ног,
Прибыл скоро на базар,
Стал глядеть он на товар,
А плутишка тут как тут,
Речь его не знает пут:
— Знаю, вышел пересол,
На меня не будь ты зол!
Угости, налей сто грамм,
Быть нам в ссоре просто срам!
Тяжело дедок вздохнул,
Словом воздух разомкнул:
— Ты, конечно, друже, прав,
Не казать мне свой устав!
Плут от счастья сам не свой:
— Вижу, дед ты боевой!
И к тому же не скупец,
Погуляем, наконец!
Вот пришли они в трактир,
Закатили славный пир,
Угощают всех подряд,
Угоститься каждый рад!
А трактирщик уж чрез час,
Пред столом у них увяз,
Счё--бумажку им на стол,
Речь он вежливо завёл:
— Рассчитайтесь, господа
И извольте, до двора!
Дед тут шляпу на кулак,
Вертит ею так и сяк,
На трактирщика глядит
И слова чудны творит:
— Здесь, хозяин, твой расчёт
И ступай, не знай забот!
И ответил тот одно:
— Счёт оплачен уж давно!
Счёт-бумажку он забрал,
Денег с дедушки не взял,
Перед ним пошёл в поклон
И сбежал в поклоне он!
Дед снял шляпу с кулака,
Гладить стал её, слегка,
А потом стал целовать,
Действом сим плута смущать.
Плут на дедушку смотрел,
Смысл найти во всём хотел:
«Ни гроша он не платил,
Шляпой лишь своей крутил!
До небес задрал свой нос,
Бред какой-то чудный нёс!
Целовал её, чудак,
Почему он делал так?
И трактирщик был чудной,
Перед ним стоял дугой,
Страхом был наполнен весь,
Точно, в шляпе дело здесь;
Нужно мне секрет раскрыть,
Шляпу деду не носить!
Заманю его я в сеть,
Мне деньжонок не жалеть»!
Из трактира вышел дед,
А за ним плутишка вслед.
Деда плут остановил,
В речи он напор явил:
— Ты мне шляпу, дед, продай,
За товарчик цену дай;
Станешь сладко ты живать,
Никакой нужды не знать!
Дед приятно удивлён,
Дал ответ мгновенно он:
— Понял, значит, что к чему,
Быть, дружок, тогда тому!
Извини, но погрешу,
За неё деньжат спрошу,
И немалых тех деньжат,
Шляпа, знаешь, просто клад!
Плут душой возликовал,
Радость он уж не скрывал:
— Деньги вот возьми, старик,
Познавай же счастья миг!
Новый дом себе поставь
И на них корову справь!
Поживай, как человек,
Доживай в достатке век!
Денег плут не пожалел,
Шляпой тут же завладел.
Дед, в той радости большой,
Поспешил скорей домой;
В кошельке приятный звон,
Коровёнку справит он!
А плутишка, шмыг в трактир,
Пир устроил на весь мир.
Угощал он всех подряд,
Языком молол в услад.
Только вечер на порог,
Плут на землю носом лёг,
Взгляд его огнём горит,
Речь он гневную творит:
— Ох, хитрец ты старый дед,
Не живать тебе без бед!
Курс он верный тут же взял,
Домик деда отыскал,
Заявился с ходу в дом,
Гнев принёс во взгляде том;
На кровати дед лежит,
Зверем раненым рычит.
Тучей плут над ним завис,
Деду взглядом горло грыз:
— Ловок ты на дело, жук,
Мне марать не стыдно рук!
Ног тебе уж не трудить,
По дорогам не ходить!
Не боится дед ничуть:
— Ты, мой друже, не причудь!
Суд свой скорый не верши,
Делом скорым не греши!
Шёл в ту пору я домой,
Да беда случись со мной!
Появился злобный люд,
Был избит я в пять минут!
Денег враз лишился всех,
Заболел с побоев тех,
И теперь лежу вот здесь,
Не попить и не поесть!
Плут словам его не внял,
В доме палку он сыскал,
Подошёл к кровати вновь,
В нём кипит от злости кровь:
— Ничего не объясняй,
На себя, старик, пеняй!
Осмеял меня при всех,
Наказать тебя не грех!
Палкой деда он огрел,
Дед от боли закряхтел.
Вдруг с кровати он вскочил,
На лице покой явил:
— Ой, спасибо тебе, друг,
Излечил ты мой недуг!
Палка эта не проста,
Тайна в палке есть одна;
Колдовство сокрыто в ней,
Врачевать так можно ей;
Убедился сам ты здесь,
Что в ней сила эта есть!
Разом плут оторопел,
От таких волшебных дел.
Ощущал он в теле дрожь,
В голове мыслишка — вошь:
«Вот к богатству верный путь,
Мне с него уж не свернуть;
Врачевательством займусь,
Жить по-царски научусь!
Нужно палку мне купить,
Шанс такой не упустить»!
Плут унылый сделал вид,
Перед дедом не шустрит:
— На меня ты не серчай,
Палку эту мне продай!
Разойдёмся в дружбе той,
Ни к чему нам мордобой!
Деду спорить не резон,
Глазки щурит хитро он:
— Коль излечен мой недуг,
Забирай её, мой друг!
Плут в карманах перебрал,
Деньги деду он отдал,
Стал в сомнении потеть,
Вновь на дедушку глядеть.
Дед от счастья разомлел,
Он плутишку словом грел:
— А коль веры деду нет,
От меня прими совет!
Пёс у будки пятый день,
В той болезни, словно тень!
Подойди, ударь его,
Тут делов-то и всего!
Если пёс хвостом вильнёт,
Значит, мой язык не врёт!
Плут к собачке подбежал,
Пёс спокойно возлежал,
С ходу поднял палку плут,
Был с собачкой больно лют.
Пёс вскочил и озверел,
Плут мгновенно обомлел!
Ох, огромен был тот пёс,
Над плутом завис он в рост,
Стал когтями землю рыть,
На плута клыки точить,
И мгновенно понял он;
Не считать ему ворон!
С места плут наьрал разбег,
Не считал в пути тех рек,
Ни тропинок, ни кустов,
И не лил напрасных слов.
Дед смотрел ему вослед
И жалел плутишку дед;
Сам не знал он почему,
Был признателен ему.
Чрез неделю на базар,
Дед пошёл смотреть товар;
Тёлку новую купить,
Да по-старому зажить.
Плут сбежал с базара вмиг,
Посмеялся всласть старик.
Скоро тёлку он купил,
С ней до дому семенил,
А когда чуток устал,
На пеньке нашёл привал.
До сих пор живёт наш дед,
В новом домике без бед,
До сих пор живёт и пёс,
И на двор не кажет нос;
В доме пахнет молочком,
Хлебом тёплым пахнет в нём.
Приезжайте к ним, друзья,
Молочка нальют в края;
Лишь бы это молочко,
Мимо рта не протекло.

Конец

Автор: Виктор Шамонин-Версенев

Читает: Александр Водяной
Your text to link...