Передо мной кружиться стал осенний ветер,
Он в реверансе поднимал листву с земли,
В одном из выпадов его я вдруг заметил,
Как проявляться стали женские черты.

Была, наверно, это всё игра воображенья,
Никто не стал бы специально стоять в нём,
Но мне хотелось бы увидеть продолженье…
Как расступились массы, сделавшись окном.

И я увидел незнакомый женский образ,
Взгляд устремлен её был прямо на меня,
Ронял на плечи ветер белокурый локон,
Движенья девы все изящны, как волна.

«Кто, незнакомка, ты? Богиня или ангел?
Кто одарил тебя небесной красотой?»
Ее слова звучали песней соловьиной,
Я очарован был, не мог ступить ногой.

Она открыла в моем сердце настежь двери,
Его заполнила любовью до краев,
И за спиной расправив ангельские крылья,
Меня с собой в рай забрала средь облаков.

Вокруг меня бросает тени абажур,
А у стены у дальней маленький амур,
Всё истязает свои пальцы тетивой,
Истыкав сердце мое радостно стрелой.

«Ну что ты мучаешь меня, мой Купидон,
Во мне уже твоих стрел маленький вагон,
Иль хочешь, чтобы был похож я на ежа?
Любовь такого не полюбит никогда!

Ты пригласил бы лучше ангела ко мне,
О ком набатом бьет любовь в моей душе,
Нам приоткроешь на мгновенье дверцу в рай
И попадем мы с ней к божественным садам».

Амур задумался с улыбкой на устах,
А вдруг коварный план созрел в его мозгах?
Я пожалел, что рассказал все о мечте,
Теперь, наверно, быть какой-нибудь беде.

Амур исчез, я завалился на диван,
Не помешали бы душе сейчас сто грамм,
Снять напряжение, забыть про разговор…
Как предо мной опять явился Купидон.

И следом в дверь услышал чей-то я звонок,
Вот значит как, а там, наверное, бесок:
«Ну, раз тебе, дружок, амур не ко двору,
Посмотрим, как тебе понравится в аду».

Амур в ответ мне улыбался во весь рот,
Понурив голову, я шел открыть замок,
Засовы щелкнули, дверь распахнулась и
Передо мной был ангел чистой красоты.

«Привет малыш, скучала очень без тебя,
Весь вечер маялась, к себе тебя ждала,
А тут в окно, вдруг, постучал твой Купидон
И мне историю поведал с ежиком».

Я растерялся от волненья перед ней,
Ведь за порогом ожидал найти чертей,
А Купидон хотел действительно помочь,
И двух влюбленных в рай отправить на всю ночь.

Разверзлись перед нами в небе облака,
Ступеньки к звездам потянулись в небеса,
Амур, взяв за руки, повел дорогой той,
С улыбкой ангела и с луком за спиной.

Яков Есепкин

Нa смерть Цины

Третий эпилог

Мы конусы огней соединить
Пытались, но окончились мытарства,
Сквозь тени бледноогненная нить
Сочится за Аид во славу царства.

Иль сочиво днесь Паркам оборвать,
Гранатовую панну отревожить,
Здесь царствие – так станем пировать,
Начиние затравленное множить.

Нам демоны сугатные хлебы
Исщедно напасли, чтоб веселиться
Могли черноизбранники судьбы,
Пока в любого ангел не вселится.

Пеющих востречай, хмельной Аид,
Веди в свое подземное склепенье,
Доколе ж Кателинам аонид
Испытывать ангельское терпенье.

Мы долго премолчали, так вспоем
Сейчас хотя загробные пенаты,
Эмилия с Шарлоттою вдвоем
Пускай нас и влекут сквозь цветь-гранаты.

И ты, скиталец сумрачный Мельмот,
Я тень узнал твою, иль здесь ты плачешь,
Зерцальники в серебряный киот
Кладешь и слезы гнилостные прячешь.

А дале Босх загадочный молчит,
Над масляными красками колдует,
И Майринк глину красную точит,
На голема тлетворностию дует.

Горят весной подсвечные снега
И красят нощно, яко жемчугами,
Тяжелые двойные берега,
Вовек они теперь пребудут с нами.

Терзанья равновечно тяжелы,
Их дарствуя лишь ангелам всесвятым,
Мы высветим все темные углы
Вот этим присным снегом желтоватым.

Простишь ли ты, очнешься — исполать
Величию, пронесенному мимо.
С улыбкой ледяной воспоминать
О смерти и весной непозволимо.

Потворствовать, возможно, есть один
Расчет, елику ты лгала впервые,
Топи ж в худом вине апрельский сплин,
Спиртовки пусть гранят персты о вые.

И здесь, читатель милый, аонид
Немолчный слыша лепет, их внимая
Благое шелестенье, сам Аид
От верхних коллонад (не поднимая

Сей шелест выше), бастровых венцов,
Червовых вензелей, архитектурных
Излишеств явных, чурных изразцов,
Рельефных неких символов текстурных,

От знаков барельефного письма,
Известного Эжену иль Паоло,
Барочных арок, вязкая тесьма
Каких еще порхающее соло

Орфея, иже с Марсием, иных
Певцов небесноизбранных глушила,
От мрачной верхотуры неземных
Сокрытий, чья визитница страшила

С Аваддоном летящих ангелков,
Без времени, увы, падших со неба
От маковки, унылостью веков
Замеченной (ее любила Геба

Из горних анфилад гостям хмельным
Показывать), от верха до тамбура
Вязничного, с нумером именным
Для грешника любого где канура

Всегда к принятью выклятых теней
Иль прочих, Дантом вспетых и убогих,
И в аднице великих, а за ней
Жалких, готова, впрочем, о немногих

Мы знаем, это кстати, а рассказ
Лишь в тождестве логическому смыслу
Ведя, продолжим, пару беглых фраз
Сказать о нижнем строе, по умыслу

Четы царской, строители должны
Были когда-то мрамор среброкрошный
Пустить фасадом, смертные вины
Вплести вовнутрь, но Йорик скоморошный,

Шут верный их, один из тех чертей,
Какие нам являются порою
С искусами пустыми, областей
Адских жалкососланники, герою

Опасные навряд ли, этот червь
Аиду помешал проект гламурный
Удачно завершить, ждала бы вервь
Отказника (он пыл архитектурный

Бригад мастеровитых умерял
Своею непотребною забавой,
Кривлялся, прекословил, умирал,
Короче, злонизменностью лукавой

Достиг-таки итога, мастера
Фатумные просчеты допустили,
Свела фасад яркая мишура,
А нужные виньеты упустили

Тогда из вида, в аде скоморох,
Напомним, не юродивый блаженный,
Аид ему, как сказочный Горох,
Колпачникам величественным), бренный

Свой путь, однако, сам не завершил
Смеятель, верви мертвым не угроза,
Судьбу векопрестойности решил
Урок банальный, смерти эта проза

Не может ныне грешных волновать,
А Кора долго после уповала
На случай, чтобы вновь обосновать
Соборище, торжественность подвала

И трауры его засим ввести
В орнамент некой дивною лепниной,
Финифтью грузной сжечь и воплести
В наружные, сопрятанные глиной

Червонною фасадные углы,
Сей замысел не знал осуществленья,
Вкруг камор парфюмерные столы
Сейчас расположились, преломленья

Огоней тусклых замков внутрь глядят,
Расцветные стольницы окружают,
Химерники не пьют и не ядят,
Но лавры лицедейские стяжают,

Меллируя терничные главы
Иль губы обводя немые мелом
Карминовым, рассчитанным, увы,
На действие непрочное, уделом

Таким, а экзерсисов меловых,
Таинственных и грозных превращений
О гриме накладном среди мертвых
Учесть нельзя, сподвигнуты учений

Мистических магистры, ворожей
Черемных накопления, а с ними
Их спутников и каморных мужей
Летучие отряды, за сиими,

Обычно управители ночных
Казнений и расправ следят урочно,
Не будем иерархии свечных
Князей лишать секретности, несрочно

Теперь и это знанье, ни к чему
Сейчас и описание адницы,
Традиций бытования к уму
Земному доводить, смотри, червницы

Свое иные ведьмы уж давно
Оставили и тешатся над нами,
Елико до конца не сочтено
Число их и возможности за снами

Дурными нам являться не ясны
Предельно, молвить будем осторожней,
Итак, напомнить время, яко сны
В полон еще не взяли всех, надежней

Поруки нет надмирной, аонид
Немолчный слыша лепет, их внимая
Благое шелестенье, сам Аид,
Рефреном вторю, насквозь пронимая,

Оно, их шелестение и речь,
Какую бедным словом не означить,
Дают опять подсказку мне, сиречь
Пора, читатель трепетный, иначить

Письма виньетный каверник и в строй
Суждений ввесть одну хотя бы тезу,
Яснить какую нечего, порой
Присутствие такое ко обрезу

Обрезы чернокнижные стремит
Единому и Герберт Аврилакский
Быть мог бы солидарен с тем, томит
Нас знание большое, а релакский

Всегда бывает к месту вольный чин,
И быть сему, немолчности приветим
Теченье, средоточие причин,
Молчать велящих, благостно заметим

И, муз подсказку вечную блюдя,
Умолкнем, не сказав и полуслова,
Не сорван перст всевышний со гвоздя,
А речь ли недоимцам часослова,

А речь ли посвященным, иль молчать
Сим стоит благотворно и свободно,
В тезаурисы бойную печать
Подставят ангелы и благородно

Теперь не возалкают, горловых
Довольно течей, патины убудет
Сребристой о свечах, тогда живых
Мельмот ли, чернокниженник забудет.

Нагорные листая словари,
Которые нам кровью слог исправят,
Лишь я мог речь — иди и посмотри,
Как точку огневую в жизни ставят.

Встрепенулась ночь от звуков пианино,
Полетела песня вдаль за сотню вёрст,
Мне с тобою хорошо тогда так было,
Ещё окна разрисовывал мороз.

Голос твой затронул струны в моем сердце,
Помню, как звучала музыка в душе,
Я не смог сидеть безропотно на месте,
Ноги сами понесли меня к тебе.

Ты была в одном вечернем синем платье,
Пальцы рук твои, как пара лебедей,
Грациозно так до клавишей касались,
Словно я был на балу ушедших дней.

Помню, как припал губами к твоей шее,
Мои руки обнажили тонкость плеч,
Дальше вечер наш продолжился в постели…
До сих пор в глазах стоит огонь тех встреч.

Ты, как кошка, извивалась подо мною,
Как впивалася ногтями, что аж кровь
На спине моей под лаской выступала…
Помнишь?.. То была реальная любовь.

Ночь крылом укрыла лес,
Зайчик спать в кусты полез,
Удалился спать и волк,
Поворчал он и замолк,
И медведь в берлогу лёг,
В юность сон его волок,
Под сосной и лев сомлел,
Сны он чудные глядел;
На сосне комар уснул,
В ус себе совсем не дул.
В полночь лев глаза открыл,
Грозным рыком лес покрыл.
Вмиг комар пред львом завис,
Перед ним комар не вис:
— Спать ты, лев, мне не даёшь,
Рык давай-ка, свой стреножь,
А иначе, лев, побью,
Я и храбр и смел в бою!
Под сосною лев присел,
От угроз он не бледнел:
— Хвастунишка ты, дружок,
Я, комар, от страха взмок!
Разошёлся вновь комар,
Комара бросает в жар:
— Ты, я вижу, лев, герой,
Выходи со мной на бой!
Лев чуть в смехе не упал,
В смехе лев ему сказал:
— Видно, нужно попотеть,
Дай тебя мне разглядеть,
А то, правда, убоюсь,
пред тобой, комар, прогнусь!
Смело в бой комар вступил,
Не жалел совсем он сил;
Тут же сел на львиный нос,
Хоботком к нему прирос.
Лев зрачки на носик свёл,
Вдруг почувствовал укол;
Неприятен был укус,
Да комар вошёл во вкус,
Не даёт он льву скучать,
Продолжает льва кусать!
Стал кататься лев в кустах,
Лапы он пустил в размах.
Вмиг проснулся спящий лес,
Лес не зрел таких чудес!
Лев как будто сам не свой,
Странной занят он игрой;
Во все стороны глядит,
На кого-то лев кричит!
В страхе лев на пень присел,
Речью он едва владел:
— Всё, комар, сдаюсь, сдаюсь,
Проиграл я, признаюсь!
И комар от льва отстал,
На сосне он речь держал:
— Впредь умнее, лев, ты будь,
Мой урок не позабудь!
Вижу, носик, твой припух,
Да и взгляд твой, друг, потух!
Лесом лев побрёл к реке,
Скоро скрылся вдалеке,
А комар пошёл в полёт,
На весь лес комар орёт:
— Я в лесу сильнее всех,
Вы мне, звери, для утех!
Есть ли, кто меня сильней,
Выходи на бой скорей!
Целый час летал комар,
Нёс в лесу словесный пар.
Подлетел комар к ручью,
У ручья сел на краю.
Тут лягушка в разворот,
Перед ним открыла рот;
Облизнулась и молчит,
Ей такой обед не в стыд.

Конец

Автор: Виктор Шамонин-Версенев
Читает: Александр Водяной

Your text to link...

Автор: Виктор Шамонин-Версенев
Художник: Мирослава Костина

Your text to link...

Стоит средь цветов телёнок,
Радость в телячьих глазах,
Видать, заплутал спросонок;
Впервые малыш в лугах.
Ромашки, анютины глазки,
Мяты душистая кладь.
Он вдруг окунулся в сказку,
Стараясь её понять.
Смотрел на цветы умильно,
Нюхал один, второй...
Ох, пахло как Русью сильно,
Русью совсем другой.
Забыт им сарай дощатый,
Унылый и грязный двор,
Глиняный дом горбатый,
Старый гнилой забор.
Телёнок взбрыкнул игриво,
Вышел к дороге следком,
Мама встречала красиво;
Лизнула сынка языком,
И в чувствах своих ребячьих,
Пред мамкой он стал чудить;
Из глаз золотых телячьих,
Катились слезинки в сныть.

Автор: Виктор Шамонин-Версенев
Читает: Александр Синица
Your text to link...

Опять молчишь, не пишешь
Возможно ты в иных мирах.
Ведёшь наш диалог.
А, я в ненастье.
И настроение как то так.
Душа конечно
воспевает к свету,
а Дух стремится
к мириадам звёзд,
но снова я в ненастье
Скорей бы ясье
И тёплый свет
И добрый твой совет.

(апрель 2015)

Яков Есепкин

Антисоциум

Радуга кармы

О если б мог, подобно матерьялу
Тебя, подобно гипсу приручить,
Чтобы навек устала плоть любить
И жизнь не мчалась к мертвому началу,
Но ты живешь и не устанешь жить.

И мириады глаз глядят в тебя
Из тех пространств, что и для них кишели
Небесными телами, и ужели
Я сам живу, все мертвое любя,
И ты живешь, и нас дробят недели,

Ответь, к чему безмолвствия печать
Устам, еще не знавшим кармной глины,
Возбранно меж успенных и молчать,
И ложию скверниться, цеппелины

Я с ангелами звал, они давно
Порфировые тверди обжигают,
Сиречно если молвить, здесь кино
Для бойных самураев предлагают

К смотренью всем, китановых мечей
Бежавшим, но воистину распятым
Виньетою мелованных лучей,
Зиждительностью ангелов, пресвятым

Всегорней требы шумные гурмы
Порой опять жалки, до нисхожденья
В адницы их смятенные умы
Не ропщут, фимиамского кажденья

Чураются, но истины удел
Вершимые суды на аксиомах
Зиждить, я многих грешников глядел
Полеты низовые, им в хоромах

Аидовских спокойнее, канур
И каморных палатниц обозренье
Торжественность вселяет, лишь понур
Какой-нибудь браменник, меркнет зренье

Алмазное, а, впрочем, естество
Любое быстро к мраку привыкает,
Нет в мире постояннее того,
Что временному служит, возалкает

Душа высоток синих, может быть,
Превратной улыбнется Персефона,
Нельзя тоску миражную избыть,
Но есть иные области, Харона

Искать не стоит в них, певцы одни
Урочные там оды сочиняют,
Мерцание божественное дни
Светит им, нощно свечи затемняют

Картин червенных яркие канвы,
Тогда оне сбираются к стольницам,
Пируют весело, младые львы
Угодны мировым еще столицам,

Хоть версия присутствует давно
В миру, умы лихие будоража,
Что рухнуть крыше мира суждено
В столетье настоящем, эпатажа

Подобного смешон фривольный тон,
Убить еще мертвых, навряд ли, право,
Чудак теперь отыщется (Ньютон
Иль Барма, иже с ними, чтоб лукаво

Веков теченье словом исказить,
Не станут воскрешением труждаться),
Какой возьмет за дело отразить
Барочную теорию, бодаться

Теленку с дубом легче, и засим
Черемников и гремлинов, гоблинов,
Запалых волкодавов, огласим
Неполный крайне список, исполинов

Эпох минувших, с ветвью золотой
Взлелеянных сознанием народным
Нетенных мифологии пустой
Созданий, чуждых присно благородным

Порывам, троллей, ведем, рыбарей,
Панн крашеных, русалок млечнохвостых
И рыбников, гороховых псарей,
Гонимых вурдалаков, чернокостых

Козлищ рогатых, бесов меловых,
Чертей образных, прочиих лишенцев,
По сказу, выпускают на живых
Глядеть хотя из сумеречных сенцев,

Из ветхих, ветхих сеней и зерцал,
Каких серебро вечностью не бьется,
Прейти каких нельзя им, созерцал
Я чреды горевые, узнается

Любой посланник ада на один
Пристальный взгляд всегда, всегда и рядом
Теснятся души, масляность картин
Балов и пирований, смежных с адом,

В чурной любови страшной и немой
Никак не выносящие, оне ли
Гранатовые зерна для самой
Девицы, званной Корой, брать умели

Из отческих лазурных туесков,
Несли царице мервых угощенье,
С косою красных жали колосков
Огони жизнедарные, прощенье

Не будут эти бестии молить
У Господа, им князя переходник
Милей лугов нагорных, веселить
Берутся их валькирии, угодник

Святой иль столпник в аскезе своей
Таких бесовок мигом распознает,
Но чернь бывает цвета здоровей
Порфирного, к нему тогда канает

Воинственная нежить, а балы
Текут себе, горится воск басмовый,
Начиния бурлящие столы
Теснят, сребря вином багрец каймовый

На скатертях, дешевым ли оно
Для цвета наций было, не ответит
Дионис, аще в серебре вино,
Так значит падший ангел нас заметит

И, в гробы не сходя, благословит,
Обычай злое требует коварство
На службу мертвым ставить, перевит
Муарами с тесьмой прешедший царство,

Елику ныне трудно разобрать,
Кто мертвый, кто и жив, одним героям
Даруется бессмертие, карать
Решится их безумец, разве Троям,

Взыскующим величья и знамен,
Возможно сих любить иль ненавидеть,
Но чтить веками, чтоб иллюзион
Окончиться не мог, спешите видеть,

Оне, оне горят сугатно, днесь
Картина только может затемниться,
Сколь выпита бессолнечная смесь,
Черед вина гремучего, смениться

Спешит одна иллюзия другой,
Согласно тезе адлеровской, вправе
Мы тоже грянуть о стол дорогой
Хрусталь куферный, если чермы въяве

Мелькают за патиной амальгам,
Приставлены следить о пире нашем,
Попросим Амадея (четвергам
Он дани отдал, каморам возмашем

Из синей верхотуры и – привет
Щелкунчикам холодным), камеристок
И горничных его басмовый цвет
Манил давно, мистерий аферисток

Они упоят славно, что ж мешать
Всепирствовать, писательством лукавым
Черемных завлекать и разглашать
Каморные таинства, делом правым

Нам время и пора увлечься, сим
Гостям тартарским водки и не жалко,
Для рыцарей пиры, не разгласим
Сакральности магической, не валко,

Не шатко, а заставим на столы
Серебряные битые утвари,
Посуды нет вернее, чтоб углы
Червонные искали всуе твари

И бились об визитницы зерцал,
В каких светятся лики молодые,
На вензели смотрят, любой мерцал
Величественно прежде и седые

От серебра уже они равно
Высотной поражают лепью ведем,
Порфирой мелированной вино
Прекрасим, пейте, иродницы, едем

Далече завтра, ныне пусть пиют,
Кумин, базилик, фенхель опускайте
В начинье, водку истинно лиют
На мертвое серебро, не алкайте

Гурмой хотя бы хмеленных теней,
Мы были и останемся о красной
Червнице в облиновке огоней
На бале жизни вечной и прекрасной.

Когда уже забыл я о любви,
Когда от боли сердце не дышало,
Во сне почувствовал я холодность руки,
Что на душу мне трепетно упала.

Передо мной ее печальные глаза,
Я в них читаю скорби от разлуки,
Молю сказать ее: «Любила ли? Ждала?
За что на души выпали нам муки?»

Глаза ее наполнились слезой,
Я потерял счет времени в объятье,
Опять горит в душе моей огонь,
И снова я целую свое Счастье.