А когда-нибудь я буду бабушкой,
Худощавой старушкой дотошною,
Буду печь в воскресенье оладушки,
Вспоминать пережитки из прошлого,

По сто раз буду что-то рассказывать,
И вязать с удивительной скоростью,
Буду внучку просить черноглазую
Вслух читать из контакта мне новости.

А быть может другой стану? Смелою?
Буду с хохотом браться за трудности,
Может, пирсинг в пупке себе сделаю,
Я мечтала о нем, помню, в юности,

Буду ночью петь песни с гитарою,
Танцевать при давленьи пониженном,
Будут люди шептаться, мол, старая
Из ума окончательно выжила

Буду тешить себя, что не старая,
Что морщинок совсем не прибавилось…
и уж точно займусь мемуарами,
Было некогда раньше, но нравилось.

Заварю себе чаю я пряного,
Пододвину на блюдце оладушки,
И привычно зайду на сибмаму я,
Уже трижды являясь сиббабушкой.

Те посты отыщу в своем блоге я,
Что лет сорок назад были сделаны,
Посмеюсь, вспоминая, над многими,
Что была такой глупой… Несмелою…

Я не знаю, какою же стану я,
Когда мне доведется быть бабушкой…
Но мечтаю о том неустанно я,
Чтобы ТЫ в это время был рядышком

Чтоб невнятно ворчал о политике,
Сыновьям раздавал наставления,
Не сносил, как всегда, моей критики,
И размачивал в чае печения,

Чтобы спину, больную хандрозами,
Перед сном ты мне мазью намазывал
Чтоб меня согревал от мороза, и,
Внукам сказки смешные рассказывал.

Чтобы дети и внуки любимые,
Солнце нашей с тобой биографии
Излучали улыбки счастливые
На семейной большой фотографии.

Не с той ноги я встала утром этим,
И поводов для грусти больше ста:
Устала… Надоело все на свете!
И осень, и капризы, и плита…

Меня все раздражает понемножку,
Убраться не успела — вновь бардак:
И на клавиатуре хлеба крошки,
На полке все расставлено не так,

Войну открыли муж и сын порядку,
Им что-то — бесполезно объяснять,
Один — порвал опять мою тетрадку,
И принялся листы ее жевать

Потом он кремы с полочки бросает,
(Хоть, благо, не умеет открывать ),
Второй — еду к компьютеру таскает,
А мне потом ходить и убирать!

Вчера от друга он вернулся поздно,
А я переживала и ждала…
Ворчу с утра я с видом грустно-грозным,
Обыденные делая дела.

И нет бы им притихнуть виновато,
Но муж ворчит, сын — к обуви полез.
И захотелось мне уйти куда-то :-(
На Санчуса одела я комбез,

Собравшись, выхожу во двор с коляской,
А там… сегодня выпал первый снег!
Летят снежинки по ветру, как в сказке,
Касаясь моих рук, волос и век.
Малыш мой все серьезно созерцает,
К снежинкам интереса не тая,
А снег под ноги падает — и тает,
И с ним — сердитость тает вся моя.

Присела я — и сразу же снежочек
Скатала небольшой моя рука,
Подумалось — вот подрастет сыночек,
И будем мы лепить снеговика

Мне вспомнилось, как прошлою зимою
По этой тропке с пузиком я шла,
С улыбкою мечтательно-смешною
Под сердцем свое солнышко несла

Тогда я так боялась подскользнуться,
А ноги закрывал большой живот…
И, вспомнив, не могла не улыбнуться,
Как все же хорошо, что снег идет!

Звенят, сменяясь, мысли без умолку:
Осталось ведь совсем немного дней:
Запахнет ароматно в доме елка,
Зажжется город тысячью огней,

Вокруг будут веселье, песни, пляски,
Подарки буду я родным дарить…
И шла навстречу снегу я с коляской,
А мне хотелось в воздухе парить.

Ведь так люблю я эти снегопады,
Люблю больше всего свою семью,
Люблю, когда со мною они рядом,
И город этот снежный я люблю.

Пусть слякоть накатали на дорогах,
И потекла пускай от снега тушь…
Я больше не хочу быть злой и строгой,
Со мною рядом счастье: сын и муж!

И дни не будут больше серым бегом
Тоску и грусть собою веять новь.
Я всех вас поздравляю с первым снегом!!!
И пусть у вас сердцах живет любовь!

Свет моей жизни, нежный мой враг,
Счастье и тризна, свет мой и мрак.
Представишь ли, милый, наш нежный рассвет?
И всю нашу вечность безоблачных лет?

Нашу свободу, нашу любовь?
Дорогу влюблённых окрасила кровь.
Могли быть мы в сказке, а в жизни – война,
Чужими мы будем во все времена.

Ты выпил всю душу, о, нежный вампир,
Тебе моё горе – лишь радостный пир.
Скала между нами, стена, океан,
Меж нами – пустыня, печаль и туман.

Ты – волк-одиночка, ты – в сумерках тень,
А я для тебя – лишь живая мишень,
Ты пьёшь моё горе, ты рвёшь мою боль
На части когтями, ты топчешь любовь.

Будто флажками ты загнан в кольцо
Из отрицаний. Ты стал мертвецом.
Ты тень или призрак, возлюбленный мой?
Но знай: даже в ад я пойду за тобой.

Пусть я – твоя жертва, а ты – мой палач,
Пускай твоё сердце не трогает плач,
Но ты – моё счастье, мой ангел, мой свет,
В тебе смысл жизни на тысячи лет.

Пусть холод и смех надо мной твоя власть,
И пусть оценить ты не смог мою страсть,
Мне нужно немного: лишь глаз твоих свет,
Да тень от улыбки. Банальный сюжет.

В вену мою иглой
беспощадно впивается утро,
будто ожогом, боль — день надевает свои хомуты.

Снова открыть глаза,
снова вся кутерьма по кругу,
сделать, успеть, сказать,
ждать ночной тишины упругой.

Будто по проводам,
снова я чую твою усталость,
хочешь, тебе отдам,
что ещё у меня осталось?

Очередной листок,
сколько ещё осталось страниц нам?
Тонкий по венам ток,
день раздвигает свои границы.

Под блюз ночной светящихся реклам —
Собачий вой под звуки инструмента
Проносятся глаза прекрасных дам
Не разбегаясь от ассортимента.

Смычок протяжно, искренне, с душой,
И шляпа на снегу: Подайте, Бога ради!
Сегодня праздник, кажется, большой,
И год прошедший засмеется сзади.

Держи, дружище! И пусть уйдет капель,
Ты улыбнешься, чуть прильнув к витрине,
И засмеется мило спаниель,
Лизнув твою виолончель,
В предновогодней викторине.

«Не праздно ныне!», и, потупив взор
Посмотришь, почесав его за ухом
Поддержит лаем тихий разговор,
И языком отвесит оплеуху.

Такой случился, братец мой, конфуз,
Ты предлагаешь спеть его дуэтом?
Я не играю Новогодний блюз…
Прости меня, что не сказал об этом.

Кури сигару, кавалер!
Умри за честь любимой дамы,
Чтоб одинокий офицер
В бою о нас набросил драму!

Глотай вино, моя душа!
Ты как обычно груб и весел!
А я всё так же хороша
Сижу в одном из этих кресел.

Моли Богов, моя любовь!
За православное крещенье!
Пролей за город этот кровь,
Впустив в ворота просвещенье!

Умри за шалость и позор!
Меня с собой не поминая.
Я за один твой только взор
Пойду с тобой, не размышляя!

Скажи сплетням и слухам нет!
Хоть правы те, кто сочиняют!
Из них священнейший обет
Никто не дал – не обвиняю!

Дари цветы мне, кавалер!
Чтоб позавидовали дамы!
Смотри не близко, но с портер,
Я выступаю под гитары!

Вырву сердце из груди. Взойду на крышу.
Положу его, дрожа, перед собой.
Так хочу я, чтобы кто-нибудь услышал!..
Тот, кто нужен — тот не здесь и не со мной.

Вырву сердце… ни на миг не пожалею,
Всю себя я в боль вложу, в один призыв —
Чтоб услышала меня Пенфесилея!
Чтобы… ткань кровоточащая, разрыв —

Рана к ране! Чтоб и дальше эта кожа,
Помня вкус рубца последнего и цвет,
Поцелуй другого шрама помнить тоже
Не отказывалась больше много лет.

Кто-то глянет сквозь сгустившиеся тени,
Кто-то ищет, чей-то взгляд насторожён,
Кто-то знает: в эти чуткие мгновенья
Дух тревожный — стая вспугнутых ворон.

Знаю цену я потерянной свободе
И холодному спокойствию ночей…
И Камилла одиночкой бродит-бродит
В бледном сумраке, в безмолвии полей.

Плечи гнутся, тяжесть давит отовсюду,
Вновь сомкнулась паутина пустоты…
Я, наверно, только это не забуду:
Даже здесь меня увидеть можешь ты.

Я тебя убиваю во имя той веры,
Что ворочает горы, взрывает пещеры,
Заставляет нас делать ужасное зло,
Чтобы семя, политое кровью, взошло.

Я сажаю в пустыне засохшее семя,
Через силу терплю своё тяжкое бремя,
А Господь меня снова зовёт…
Да и мать обделяет последним куском.

Я люблю тебя, Авель… А Бог — обожает:
Он даёт тебе всё, от себя не пускает…
Говори, идиот: я твой брат или нет?!
Если да — за тебя и держать мне ответ!

Сатана мне сказал, что родною рукою
Помогу я тебе, ты достигнешь покоя…
Ну, прощай, и забудем о нашей войне:
Я твои семена не отдам сатане.

Целовать твой разбитый затылок — несладко…
Я пойду по пустыне, а Бог мне украдкой:
— Где твой брат? Он погиб!
— Нет. Он вечно со мной.
Не делю его с Евой! с Тобой! с сатаной!..

Из цикла «МОИ МУЖЧИНЫ»

Дракон
Расскажи, как ты чувствовал: «Да, я тобой ожидаем...»
Расскажи, как ты чувствовал: «Да, я тобой обожаем...»
И потом разрывал тишину незашторенных окон,
Обнимал, обвивал, колыхал неподатливый локон.
Я сидела смиренно, а платье шуршало, шуршало…
Я дрожала, как лист, и как лист на тахту опадала…
То вино предлагала тебе, то мартини, то виски…
Ты не пил ничего и всегда улетал по-английски…

… А когда возвращался – кукушка в часах замирала:
Всё ждала: «Вот он скажет сейчас, неприменно! Настало!»
Но ни слова, ни звука, из пасти огонь лишь клубился…
А кукушка боялась, чтоб ты навсегда не простился!

2006
Людоед
Мы встретились с тобой на полустанке,
Там на лотке твоём пестрел товар:
Зверюшки-сушки, леденцы, баранки,
Платки, шкатулки, ложки, самовар.

Я захотела вдруг купить матрёшек — Красавиц русских с длинною косой,
И пустотой… А может, лучше кошек –
Копилки с продырявленной душой?

Я захотела вдруг купить брелочки — Головки деток на крючке гвоздя…
Я захотела вдруг купить сорочку —
Расшита кровью… красного креста…

«Ну, что, мадам? Решились на покупку?» –
Твои глаза сверлили и влекли.
«Ну, что, мадам, так галстук или шубку?»
… Я всё боялась, чтоб не отвлекли.
… минуты три я с кошельком стояла
и не могла решиться – брать-не брать?

… ну, наконец, нашла я, что искала, — о, вырви сердце, чтоб его не стало,
о, вырви сердце, чтоб я боль не знала,
о, вырви сердце, чтоб его продать!

2006
Карлик
То Карлик был… Не злой, но угловатый:
Впотьмах я разглядела со спины.
И шаг, как шаг. И горб, как горб — горбатый.
И чувство ускользающей вины.
На что мне эти сказки бытовые?
Мне без того хлопот невпроворот…
А он стащил серёжки золотые,
Графин хрустальный, глобус, бутерброд…

… Подстерегать его пытаюсь. Тщетно!
Приходит он, когда я вижу сон.
Повадился, смотри-ка! Беззапретно!
Никто не рыкнет и не крикнет: «Вон!»

Он проследил давным-давно, наверно,
И понял, что та-ка-я — не прибьёт…
Та-ка-я — и с годами неизменна;
Та-ка-я — не заплачет, не уйдёт;

Та-ка-я — не предаст и не нарушит…
Обидеть попытаешься — пустО…
Та-ка-я сможет только петь и… слушать!
И целовать, пока не расцвело…

2006

Два силуэта в окнах ресторана,
Неспешный разговор под лёгкий ужин.
Твои глаза загадочно туманны,
А голос утомительно простужен.

Умело гитарист берёт аккорды,
Официант, плесните парню виски!
Тебе любить не позволяла гордость
И счастье таяло, как мятная ириска.

А позже – обещанья-пустозвоны,
Колючий ветер в тёмных переулках,
И жаркий шёпот, и немые стоны,
И кровь в висках отчётливо и гулко
Стучала в такт забытым ритмам лета,
Которые я часто вспоминаю…
Теперь – прощай. Но безусловно где-то
Мы встретимся.
Я точно это знаю.