В деревеньке, над рекой,
В доме жили брат с сестрой,
С ними жил ещё и кот,
Без печали и забот,
А при доме том корова,
Жизни всей семье основа.
Год за годом шли без бед,
По весне им горе вслед;
Вечерком сгорел их дом,
Всё добро сгорело в нём.
Брат ничуть не вешал нос,
В пять минут решил вопрос.
Он коровушку забрал,
Путь свой жизненный избрал.
У сестры на сердце страх,
Горечь слов на тех губах.
Кот ничуть не огорчён,
Говорил степенно он:
— Ты, сестра, не хмурь бровей,
Я на свете всех умней;
Скоро станем жить-живать,
Горя-горюшка не знать!
Слёз она не стала лить,
Слов пред ним ей не стелить:
— Прогонять тебя мне грех,
Будь же мне ты для утех!
В речи кот не знал преград,
В речи был он хитроват:
— Словом я, сестра, согрет,
Да в словечках мысли нет!
В этот светлый добрый час,
Мыслить стану я сейчас;
В ходе этого процесса,
Быть тебе, сестра, Принцессой;
Слов моих не позабудь,
Предстоит нам трудный путь!
Чист и ясен небосвод,
Путь с улыбкой правит кот.
Вот уж речка и лесок,
Через речку ту мосток.
Кот на брёвнышко залез,
Не жалел совсем словес:
Читать дальше →

По Руси всегда ходили былинники со своими былинами, сказами, вестями.
Несли предания о предках и пращурах. «Чёрная» аристократия России, уничтожая культуру Руси, уничтожала книги, музыкальные инструменты, Храмы деревянного зодчества, глумилась над русским языком.
На былинников веками велась инквизиторская охота. Рвали языки, рубили ноги, руки. Былинников практически уничтожили.
В почтении и в меру моего понимания написал былину о Храме Сварога и героях, его защитниках.

В дубраве, близ Смоленска.
Сварога Храм взирал на Мир.
Сварог создатель,
Сварог воитель,
Сварог хранитель.
А на его ладоне Русь.
В обличье Девы, Лады.
Кумиры небесной красоты.

Веками, год за годом.
Сварога Храм,
был местом Силы,
Родной земли славян.
Но в ночь Сварога,
Тьма в сердцах людей,
живущих мороком наживы,
ведомых золотым тельцом,
пришла под стены Храма.
Двадцать тысяч,
продавших душу Тьме,
С Путятой во главе.

Предатель Светослава.
Посланник сына бея,
поверженной Хазарии.
Владимира, что в Киев сел,
а в Русь привёл
наёмный, скандинавский сброд
и верных слуг того, кого
Христос назвал убийцей и лжецом.

Им нужен был кумир Сварога
Для поругания огнём, мечом.
Покорно, без гордыни
с «Христианскою любовью»,
несущие Иегова озарение
и жгущие костры, чьи искры разжигали,
по всей Европе инквизиции костры.

Волхвы и витязи дружины Храма
Всего их тысяча была.
Отправив в лес всех стариков,
детей и женщин.
Врата открыли, и сеча началась.
Дружина в Рит, Верховный Жрец в главе.
Булат безжалостен ко Тьме.
Вся тьма вернулась в Тьму.
Наёмный скандинавский сброд.
Живущий в хлеве скотских удовольствий
Продавший душу.
Глас совести презрев.

Дружина Храма, малое число.
Почтила память павших.
Предав тела священному огню.
Ушла, в сокрытие от слуг Кощея.
Нет Храма, только огневище,
как символ новой Эры.
Ведь в ночь Сварога
людские души беззащитны.
Их поглощает Тьма.
И Явь во власти
Верных слуг Кощея.

Кумиры сокрыты от врага,
а люди без Жрецов и Храмов
плутают в мороке, ведомые попом.
Но есть дружина, малое число.
Жрецы, способные отринуть
мощь Кощея в день Сварога.
Ведь Русь не хлев для сброда.
и слуг того, кого Христос назвал
убийцей и лжецом.
Степанов С.В. (декабрь 2015 г)

Яков Есепкин

Стяги

Наши стяги побило тщетой,
Оболгали до судных мгновений
Проповедники слог пресвятой,
Голосят и не чтут откровений.

Мрамор может бессмертных певцов
Грозовому обречь перевалу,
Персть сияет с червовых торцов,
Зрят церковные райскую алу.

И возбранно хоругви белить
Оглашенным к ночной литургие,
Слез на мрамор сиих не излить,
Бдят одни и у плахи другие.

Коемуждо столпницы свое,
Бойных терниев хватит с лихвою,
Сколь графита горчит остие,
Быть чернилам со течной канвою.

Наша смерть и в миру не красна,
Грозным золотом блещут оклады,
Аще дале, Господь, тишина,
Хоть дослышим страстные рулады.

В белых лестницах, в лепи благой
Хоры нощи иль замок Тамарин,
Усны певчих кровавой лузгой
Затеклись от багряных окарин.

Коль неблаго честное письмо,
Если желтию свиты чернила,
Пусть музык и певцов яремо
Пресвящает Господняя сила.

На крови низвергается храм,
И костелы пусты, и мечети.
Руки раз протянулись к струнам
И повисли, как мертвые плети.

Востекли дальше смерти времен
Лживы речи, им бездны внимали,
Чтобы вечно шелка тех знамен
В черных льдах мы перстами сжимали.

Не избавиться здесь ото лжи
И не смыть ея ангельской кровью,
Ибо темною оспою ржи
Прокаженны пути к богословью.

Алчут мщенья и слезы лиют
Звери, с коими уж не сразимся.
Как архангелов трубы вспоют,
Мы чудесно и преобразимся.

Лишь тогда содрогнутся века,
Всяк увидит в лазури возлитых,
Стягов сих белоснежны шелка,
Божьей славой навечно покрытых.

Затеряны в сказках
Мечты и реальности.
Скользят на салазках
Моей ментальности.
Без торможения.
Без осязания.
Без очертания.
Без чувств.
Без дыхания.

В предутренний час
пять ощущений, без мерье.
Шепчет чувство шестое
с лазурных небес.
Рвётся ко мне родное,
сквозь майю грез.

Сказки, былины, грёзы.
Проникновения коды.
Туда, где нет осязания,
дыхания, чувств, очертания.
В мир волевой энергии.
Мир творящего разума.

Апрель 2016 г

Яков Есепкин

Рок-притча об Эдипе

Золотая система

Почил бездетный царь Полиб
Во благо замысла и воли.
От Сфинкса Фивы спас Эдип,
Но избежал слепой юдоли.

Искусством кладки до небес
Он овладел, уйдя в Афины.
И возвестил земле Гермес,
Что возвышаются руины.

Энергетический двойник
В огнях Медины и Тосканы
Блуждал, и лунный сердолик
На копии кровавил раны.

Кто ночевал в саду камней — Бут и плитняк точил слезами.
Но утром хор звучит стройней,
И пурпур Эос льет над нами.

И всякий северный рожок
Подобен флейте лигурийской,
Когда гранатовый флажок
Горит на патине альфийской.

Холоднокатаным торцом
Письмо надгробное сверкает,
Зане сребрящимся кольцом
Его планета обвивает.

Всю жизнь он стену возводил
Меж словесами и судьбою.
В орнамент символы могил
Замуровал своей рукою.

Над ним глумились времена,
Пространство стену огибало,
Ушла Китайская стена
В ядро, и твердь с землей сравняло.

И новый Иерусалим
По смерти, ничего не знача,
Отстроил Ирод, взвив над ним
Лишь золотые стены плача.

Когда же атом от конца
К началу повернул все лета,
Стена его о гроб отца
Разбилась за пределом света.

На сгнившее в зеленой мгле
Святое царственное ложе
Упала тень слезы, в земле
Прах Иокасты сном тревожа.

Яков Есепкин

Альбом

Сквозь кровавый рот

Я женщину помню, чей лик, не клонясь.
Горел в новых святцах казенного быта.
Весь свет потускнел и отбелена бязь,
Окончилась жизнь, а печаль не избыта.

Тоску невозможно избыть, но и ты,
Прошу, не спеши от разлук отрекаться,
Еще воссияет в огне темноты
Звезда, под которой нельзя оставаться.

Весь свет потускнел из начала в конец
И так повернулся, виясь вдоль простора,
Что даже в альбоме — не лик, а рубец,
И блещут, свиваясь, размытые взоры.

Автор: Виктор Шамонин-Версенев
Художник: Павел Шумилов



Your text to link...

Я вижу, как тихий вечер,
Глядится в речную гладь,
Как вольный игривый ветер,
Треплет тумана прядь.
Я вижу родник журчащий,
Чарующий песнью вод,
Как нежный закат над чащей,
Идёт через реку в брод.
Я вижу мой край забытый,
Познавший и горе, и страх,
Утром росой умытый,
Всегда со слезой в глазах.
Я вижу родные хаты,
Родные, до боли, места,
Где часто мне пёс лохматый,
Целует мои уста.
Где вольно и пахнет свечкой,
Где детства остался след
И где, за остывшей печкой,
Не видно прошедших лет.

Автор: Виктор Шамонин-Версенев
Художник: Мирослава Костина
Читает: Александр Синица

Your text to link...

Мышь летала и летала,
Никаких забот не знала;
Кружит ноченькой и днём,
Ей все беды нипочём.
Как-то в летний тёплый день,
Сел орёл к ней на плетень.
Долго он не размышлял,
Мышке вежливо сказал:
Читать дальше →

Яков Есепкин

На смерть Цины

Пятьсот девятый опус

Ирод, Ирод, се брашно твое
И в амфорах вино ледяное,
Алавастром ли, гипсом остье
Смерть забелит — мы виждим иное.

Колоннаду и сад обойдем,
Не четверг, а серебро лиется,
Во златых кашемирах блюдем
Тайность вишен, пусть Хала смеется.

Наливай, кто отравы алкал,
Фарисеи и дети уснули,
Шелк тиснит сукровицу зеркал,
Им пьянить нашей кровью июли.

.Пятьсот десятый опус

Виждь последнее лето, алей
Нет его, искупаемся, дивы,
Кровь совьем, чтоб кувшинок-лилей
Хлад ожечь, сим украсить ли Фивы.

Низлетят с хоров лет ангелки,
Ах, не плачьте еще, палестины,
Мы опять на помине легки,
Вкусим райские ж волны и тины.

Юды с нами, а внове не им
Торговаться фамильною славой,
Хлебы мазать серебром — храним
Каждый миг наш виньетой кровавой.