Известно, Пушкин жил в Одессе
И об Онегине писал:
Где путешествовал повеса,
В каком он обществе блистал.

На юге солнечной Пальмиры
Бывали многие кумиры.
Но, Пушкина заслуга в том,
Что он талантливым пером
Одесский колорит прославил.
Его ценил и часто ставил
Гораздо выше черт плохих:
Пыль, грязь, безводье и других.

Поэт взирал на новизну:
Рост парусов, их белизну;
Устройство первых мостовых;
Дух европейский, во- вторых.
Он слышал говор разных наций.
В восторге был от местных граций,
Блиставших в ложах красотой,
Вблизи мужей с их дремотой.

Когда он город покидал,
То стихотворные флюиды,
Они для разума открыты,
Одесским музам передал.
И вдохновленные кумиром,
Что жил в Одессе человек,
Решили граждане всем миром
Воздвигнуть памятник навек.

С тех пор прошло немало лет.
В одежде бронзовой поэт
У моря Черного стоит.
Оно по-прежнему шумит.

Нож вошел в нее глубоко,- где сердце.
Сжал разделочный нож, – был вне себя.
От ее слов-псов никуда не деться, –
На меня натравила всех собак.

«Ты — никто. Ты будешь самый последний
Из мужчин, с которым я пересплю!»-
Оттолкнула меня.«Забудем сплетни.
Поменяем, может, минус на плюс?»-

Я пытался обнять, просил прощенья
За себя, за нее, за нас двоих.
Сел на кухне в угол. Ржавел в ущелье
Свет, — и двое немых, к тому ж глухих.

Я ревел в машине, пугая кошек:
«Стерва! Мразь!» — и бился лбом о панель.
«Уходи», — отрезала. Я был скошен.
Убегала лестница, я – по ней.

Шелестела в ухо нежно и влажно.
Вместо лампы – ящик, — фильм невпопад.
«Ты, — шептала,- лучший. Другие – лажа».
Вдруг мне в сердце вонзает острый взгляд.

Катится строчка за строчкой. Ждет читатель,
Дышит в спину, нетерпеливо ворчит,
Брызжет слюной, вырывает лист, некстати
Всхлипывает, скулит без всяких причин.

Листы, затопив словами, в темной обложке,
Бутылочной их швыряю чИтарю в пасть.
Он жадно глотает бестселлер – снов окрошку,
Восторженно мне рукоплещет. Громко, всласть

Он ревет всю ночь. Я поклоннику шлю поклоны,
За внимание благодарю его впотьмах.
Он протягивает ко мне с шумом руки-волны,
Умоляет меня,- он жаждет еще письма…

Пятница. Смуглый, косматый, нагло скалясь,
Приперся в пещеру критик, — меня терзать.
Эхом размазывал он меня по скалам,
Словом травил, так ядом жалит гюрза.

Он утверждал, что я — графоман пропащий,-
застряв на острове, крабам, китам пишу.
С таким же успехом можно карябать в ящик,
Или сыграть в него под вечерний шум.

«Ах ты, змеюка!» — и за тесак схватившись,
Критику я преподал экспресс-урок,
Отомстил с лихвой за письма, романы и вирши.
Но что за… Резко боль пробуравила бок.

Пятница сгинул, пропал в багряной дымке.
Я вслед за ним исчезал. И свет – слабел.
«Я — не Пятница!» — некто вдруг крикнул дико.
«Браво!» — рукоплескал океан… себе.

бегут весенние деньки…
и солнце с каждым днём всё выше.
мы прячем лыжи и коньки,
капели нежный звук услышав.

сугробы тают на глазах.
от них бежит вода ручьями.
сапожки сменим на ногах
и вновь заговорим стихами.

цветы любимым принесём,
обнимем нежно, поцелуем…
как хорошо, что мы вдвоём!
и ещё долго рядом будем.

— Удавка бессонницы?
— Здесь!
— Нервы — бикфордовы шнуры?
— Здесь!
— Мысли — булыжники?
— Здесь!
— Вата апатии?
— Здесь!
— Цепи оцепенения?
— Здесь!
— Гул в ушах?
— Здесь!
— Ледяное дыхание окна?
— Здесь!
— Некрополь за окном?
— Здесь!
— Кислотный сумрак?
— Здесь!
— Траурный жир теней?
— Здесь!
— Падкие на паутины углы?
— Здесь!
— Брюзжащий потолок?
— Здесь!
— Куриная слепота?
— Здесь!
— Дальнозоркость печали?
— Здесь!
— Жор вины?
— Здесь!
— «Да ну и наплевать»?
— Здесь!
— Будущее?
-…
— Будущее?
-…
— Будущее?!
— Нет его. Нет.

Порою муза посещала
Меня в полночной тишине
И строфы чудные шептала
Вполне приятные душе.

Под властью новых вдохновений
К бумаге просится перо,
Запечатлеть чреду мгновений,
А с ними чувства заодно.

Пусть мимолетное виденье
Рождает страстную любовь
И волшебство, и вдохновенье
Для чудодейственных стихов.

Но стройный ряд стихотворений
К себе не часто привлекал.
Бывало, что в пору волнений,
В нем голос правды умолкал.

Его желанного возврата
Жду с нетерпением опять.
Не может вечной быть утрата.
И лира вновь начнет звучать.

Где жизнь с поэзией одно,
Где лира славит все земное,
Читатель скажет, что дано
Поэту творчество святое.

И все, что я в душе копил,
Как кладезь лирики поэтов,
В стихах идеи оживил
И сохранил их стиль при этом.

И дар поэтов несравненный,
А с ним заветные мечты,
Кладу их на алтарь священный:
Во имя музы и любви.

Шорох ног, кассы лязг
День за днем, — снежный ком.
Он пытался не раз
Завязать с молоком.

Смеси, каши, кефир
Для проклЯтых детей.
В магазин втиснут мир,
Чтоб с катушек слететь.

И приходит она,
Покупать молоко.
Она чья-то жена,
Но он с нею знаком.

Был у них пересып,
Так давно перехлест.
Он тогда думал: влип.
Но потом — улеглось.

Понял он лишь теперь,
Что нужна лишь одна…
Вот коляскою дверь
Открывает она.

Говорлива, бледна
Продавцу одного
Нет, не скажет она,
Что ребенок — его.

Шорох ног, тихий лязг
День за днем, день за днем…

Я верю в прекрасное,
В лето красное,
Где птиц щебетание –
Жить обещание.

Мне с васильками поле снится.
Колодезной мне бы воды напиться.
Без сигареты чай с чабрецом
Попить бы с матерью и отцом.
Чтобы любимая лето видела.
Не сомневалась. Не ненавидела.
Чтобы с утра мы с ней, не во сне,
Бежали в туман по чистой росе.

Я верю в прекрасное
Солнце ясное.
С прохладой осенней,
Что льется в сени.

Деревья в багрянце и охры окрасе
Меня впечатляют – я в легком трансе.
Жаль, что недолго все это длится.
Жаль, что в снеге все растворится.
Осень, надрывно, дождиком плачет,
Что лето уходит. Зима маячит.
Я ощущаю природы смятение –
Скинешь листву, а когда обновление?

Я верю в прекрасное –
В уши красные
Зимой от мороза.
Метель – стервоза.

Снег под ногами скрипит. Мороз.
Воздух холодный щекочет нос.
Тяжесть одежды. С машиной проблемы.
С трудом решаются легкие темы.
Дрянь на дороги льют непонятную.
В доме, тепле находиться приятнее.
Лыжи, коньки, к сожаленью, заброшены.
Снегом поля и леса запорошены.

Я верю в прекрасное –
Весну страстную.
Талые воды.
Запах природы.

Вербы цветение. Жизни рождение.
Требует жизнь своего продолжения.
Жаль, что в копилке осталось мало
Годков. Что копеек. Да тело устало.
Любимая женщина пахнет подснежником
Под одеялом, как под валежником.
Такой получается круговорот
Год за годом, который год.

Любимый! Солнце гаснет, вечер
И колокольный звон
Уносит в степь заблудший ветер
Фиордовых сторон.

Лежишь, опутанный оградой,
Укутанный землёй…
Одни, без посторонних взглядов,
Остались мы с тобой…

Мы так безропотно любили
Полесья тишину
И в чистом озере ловили
Кудрявую луну…

А помнишь? помогал ты белке
В дупло просунуть гриб,
А позже липовою веткой
Удил ты глупых рыб?

А как мы, затаив дыханье
Кукушкин ждали счёт?..
Как глуп, кто выдумал гаданье
Дороги наперёд!

Любимый! Мы одни! мы вместе!
Я жду: о позови!
Должна и там я быть невестой
Тебе – моей любви.

Но расшвыряли клавиши
По полу мысли куцые.
В тоске Шопену кланяюсь.
Пора бежать на улицу.

А клавиши все брякают
Капризною девчонкою,
Изводят буераками
И рвут бумагу тонкую.

Пол тонок, — плачет клушею
От перебора клавишных.
Шопен до дыр заслушанный.
Так нарывает камешек!

Прости, меня ограбивший,
Дай просто оглянуться мне.
Но расшвыряли клавиши
По полу мысли куцые.