Недостаточно
уже написанных стихов и выученных молитв,
когда одеяло одно на двоих,
и я не под ним.
Тогда просыпаюсь и долго смотрю вверх,
как обнаженный среди нормальных людей
прячет дефект,
как самый маленький человек.
Как Гулливер,
на которого в тесных полях
идет мелкий, щиплящий снег,
пока грезит толпа тем,
как сердце моё ест — по улицам передают куски,
и хватает его на всех.
Пока толпа наступает,
как море из белых вшей — в глаза льется,
забивается под манжеты
остывшей пижамы.
Ворочаюсь на дне,
как илистый камень.
Как Гулливер в стране Гигантов — мясом в тарелке щей.
И потолок — чистое небо,
с известкой налипшего снега,
на котором еще не написано,
что будет следующим вечером:
возьмешься ли ты меня греть,
съешь ли меня.
Медленно движется время.
Смотрю, как ты дышишь во сне,
как морщишься от того,
что не можешь ровно меня нарезать
на всех.
Как толпа в тебе
собирается. и тело моё берет в плен — простынею из белых вшей:
забивается в уши,
цепью живою на шею,
как от крестиков мелкие цепи
носят верующие.
Как я узнаю в тебе
конец своего путешествия
в далёкие земли,
и ты прижимаешься ко мне
с силой послеожоговой кожи,
вяжешь руками голыми,
и в одеяла кутаешь.
Так сны снятся долго,
Так земля впитывает мёртвых,
переваривая в белое поле.
Так видит меня,
так боится меня,
так любит меня
Бог твой,
привыкший лишь о тебе заботиться.

Не должно видно в мои леты
Писать ни оды, ни сонеты,
Когда вокруг одни поэты.
А мне все говорят постой!
Чернить бумагу шутки ради.
Здесь, в ученической тетради,
Или на праздник тете Наде
Какой-нибудь стишок простой.
Глаголом время не пронзаю,
Где дактиль, где хорей не знаю.
На что ж тогда я уповаю
Своей невинною душой?
И быть не хочется последним.
Быть крайним? Да уж лучше средним.
Но где-то на краю переднем,
И чтоб с амбицией большой.

Под блюз ночной светящихся реклам —
Собачий вой под звуки инструмента
Проносятся глаза прекрасных дам
Не разбегаясь от ассортимента.

Смычок протяжно, искренне, с душой,
И шляпа на снегу: Подайте, Бога ради!
Сегодня праздник, кажется, большой,
И год прошедший засмеется сзади.

Держи, дружище! И пусть уйдет капель,
Ты улыбнешься, чуть прильнув к витрине,
И засмеется мило спаниель,
Лизнув твою виолончель,
В предновогодней викторине.

«Не праздно ныне!», и, потупив взор
Посмотришь, почесав его за ухом
Поддержит лаем тихий разговор,
И языком отвесит оплеуху.

Такой случился, братец мой, конфуз,
Ты предлагаешь спеть его дуэтом?
Я не играю Новогодний блюз…
Прости меня, что не сказал об этом.

Я не люблю бессовестных лжецов,
Кто за слова свои не отвечает.
Считает обещания свои
Не обязательными и не исполняет.

Я не люблю «слонов из мошкары»,
Быть виноватой, если не виновна.
Ведь находить пороки у других
Бесспорно до бесконечности удобно.

Я не люблю, когда мужчина зря
Ревнует и устраивает скандалы,
И с неуверенностью в своей душе
С сомненьями терзает мою душу.

Я не люблю похабный взгляд мужчин,
С смазливою улыбкой на лице.
Бесстыдные намеки и приколы
С беспочвенными сплетнями в конце.

Я не люблю мужчин слабей себя,
С нездоровою фантазией в мозгах.
Одетых неопрятно, второпях
И с дырочкою маленькой в носках.

Я не люблю… могу продолжить долго
И нудным списком всех Вас задолбать.
Но завтра с петухами на работу
Пора уже в кроватку сладко спать.

Кури сигару, кавалер!
Умри за честь любимой дамы,
Чтоб одинокий офицер
В бою о нас набросил драму!

Глотай вино, моя душа!
Ты как обычно груб и весел!
А я всё так же хороша
Сижу в одном из этих кресел.

Моли Богов, моя любовь!
За православное крещенье!
Пролей за город этот кровь,
Впустив в ворота просвещенье!

Умри за шалость и позор!
Меня с собой не поминая.
Я за один твой только взор
Пойду с тобой, не размышляя!

Скажи сплетням и слухам нет!
Хоть правы те, кто сочиняют!
Из них священнейший обет
Никто не дал – не обвиняю!

Дари цветы мне, кавалер!
Чтоб позавидовали дамы!
Смотри не близко, но с портер,
Я выступаю под гитары!

Я тебя убиваю во имя той веры,
Что ворочает горы, взрывает пещеры,
Заставляет нас делать ужасное зло,
Чтобы семя, политое кровью, взошло.

Я сажаю в пустыне засохшее семя,
Через силу терплю своё тяжкое бремя,
А Господь меня снова зовёт…
Да и мать обделяет последним куском.

Я люблю тебя, Авель… А Бог — обожает:
Он даёт тебе всё, от себя не пускает…
Говори, идиот: я твой брат или нет?!
Если да — за тебя и держать мне ответ!

Сатана мне сказал, что родною рукою
Помогу я тебе, ты достигнешь покоя…
Ну, прощай, и забудем о нашей войне:
Я твои семена не отдам сатане.

Целовать твой разбитый затылок — несладко…
Я пойду по пустыне, а Бог мне украдкой:
— Где твой брат? Он погиб!
— Нет. Он вечно со мной.
Не делю его с Евой! с Тобой! с сатаной!..

… заведи ключом скрипичным
мармеладную шкатулку,
заблудившись в переулках
в тщетных поисках отличий

в небесах насквозь усталых
в этот век — слепой и зыбкий
стану ждать твоей улыбки
в пустоте чужих вокзалов…