На кухне — три мухи,
И в комнате – тоже.
Кружат погремухи,
Погромом ничтожат.

Три жУжалки черных,
Три черных оторвы — С приветом от черта,
При пекле который.

Разбойников тройка,
Вертлявых валькирий.
Попробуй ух, тронь-ка.
Судья – шулер — киллер — Едины в трех лицах.
На три перемножить,
Вернут жар сторицей
Треклятые рожи.

Не мухи, а махи,
Что дал, сожалея.
На трех черепахах
Держусь я железно.

Не мухи, а парки
Шьют воздух и дело.
Закрыли, запарив.
Не нощно, но денно

Играет мне трио
Мелодию лета,
Утроив смотрины
Замшелого тела.

Я имхо – мух жертва,
Ответчик по полной.
Жужжит тлена жернов.
Пью жужелиц пойло.

Оступился в надменную бездну,
Где слова, потускнев, бесполезны,
Негативы вещей не нужны.
На часах стрелки встали, остыли.
Обросло настоящее пылью.
От узорчатых жарко снежин,

Из которых рисуются губы…
«Можно?» — «Нет». И от нежности грубым
Становлюсь, от тебя – не в себе.
Вниз полет безнадежно прекрасен.
Заверяю я стансами прайсы,
Оценив, что бесценно в судьбе.

Месяц шестой, день шестой
Вновь ворвались ко мне.
Месяц – злодей, день – жесток,
На них управы нет.

Рубят наотмашь, с плеча,
Расплющивают в жесть.
«Надо с тобою кончать»,-
Шипят ноль шесть, ноль шесть.

Шестернями вновь шерстят
Шестерки, осерчав.
Кланяюсь кленом гостям.
Вот мой финал, причал.

Нечего больше мне ждать
И некого просить.
Я от шестЁристых жал
Просел, лишился сил.

Шершни жужжат надо мной.
От них мне не спастись.
Месяц шестой, день шестой.
Шепчу себе: «Прости».

Нет, не сейчас и не здесь
Шестерки разомкну.
Сгинет шершавая месть,
Проклятья стихнет кнут.

Я – не лопАтник, я – другой,
Кто на кушетке – в долгий ящик,
Для убедительности вящей-
По Лете, что в бегах — рекою
И машет призрачной рукой.

Скорее, — лапоть в лапах сна.
Проснуться надо… Но – пустое.
Порушив правила, устои,
Мошеннику тяну осанну.
Пиарится во рту блесна.

Свет гаснет. На исподе век –
Премьера. Веселят спектаклем.
Но букли переходят в паклю.
Запахло жареным. Где дверка?!
И рыщет темный человек –

Из табакерки пироман.
Его обратно не загонишь.
Бушуют на подмостках годы.
И от поджога Пиросмани
Их кормит рукописью ран.

Кушетке отдавая долг
С процентами, ведь мозгом – нищий,
И день с огнем уж не отыщешь
( искал, наверно, слишком долго),-
Я не заметил, что умолк.

Умолк. К чему теперь терзать?
Но этот в темном, он посмеет
Меня спросить с трескучим смехом
Судьи басмановским эрзацем:
«Допрыгался?» — и в грудь – резак.

На разбор опоздал. Воровато горит
Шапка, врытая в темя, с тенями – ветвь мирта.
Прорастаю в ничто, дымом шапки ведомый.
Не зальешь, не потушишь зеркальной водой.

В рваных джинсах ты, смолью волос подсади
На ошейник, на розовый бант. Но садисткой
Смотришь ты сквозь меня. Песик кукситься рядом,
Ощутимей, чем я… Ты сменила наряд

И лицо. Ты спешишь на вечерний сеанс
Темно-русой, другой. Но узнал из-за транса,
Из-за чувства потери, что с шапкою скосит
С плеч – долой, потому что взглянула ты сквозь.

От загара луны кожа – мел, волос – бел.
Я в бреду – за тобой, а в груди скачет белка.
Крошишь «цок» об асфальт, каблучками ты точишь
Темноту под себя; на доске – мелом: ночь.

Замерла. Обмер я. Головы – отворот,
Меж лопаток – лицо, взгляд – охотничий, рвотный,
Прошерстила окрест, жар на стужу меняя.
Ни души. И попятилась мимо меня.

Дни ускользают через горлышко бутылки.
Заплечных мастер дел стал ближе и понятней.
Когда последние осыплются опилки,
По ним меня найдет услужливый привратник,

Возьмет за руку и посадит в лодку,
Перевезет угрюмо через реку.
Из сумрачного воздуха он соткан.
Его в кошмарах я встречал не редко.

Лампада, лодка, тихий скрип уключин.
Дни пропадают в глубине матерой.
Свет над рекою навсегда отключен –
Позвать забыли пьяного монтера…

Поземкою сбегает время по затылку,
Встречая на пути каверны, блики, пятна,
Измеренные ушлым горлышком бутылки.
Заплечных мастер дел все ближе, все понятней.

Желтый фонарь
Завис над окном.
Музыка, жарь.
Живу вроде, но…

Я на перилах
Балкона повис.
Песня парила,
Я с ней – в бездну, вниз…

Что если это
Все было вот так:
Лето – не лето,
Пустяк – не пустяк?

Что если руки,
Слабея, разжал,
В гул выпав, рухнув
От песни — ножа?

Как разгадать:
Жив, или нет?
Эти года
Правда, иль бред?

Музыка эта
Траур, иль смех?
Кануло лето,
Но не для всех.

Может быть, я —
В нем еще, вещью – там?
Окна летят.
Надо их посчитать.

Как же сложить
Дебет с кредитом мне?
Вниз – этажи,
Снова будут темнеть.

Желтый фонарь,
Расскажи мне о том,
Как было встарь
Над окном, под окном.

Выкрутив свет в коридоре,
Снова ныряю в кровать.
Тех, кто с собою в раздоре
Утро приходит карать.

Звонко поет батарея –
Первая песнь октября.
Сумрак бледнеет, стареет,
Тени пытаясь собрать.

Но разбегаются тени,
Но не собрать их уже.
Сумрак пустое затеял.
Он умирает блажен.

Он по-английски уходит,
Слившись в экстазе с окном.
Так засыпать неохота,
Так просыпаться мне в лом.

Выломанный из пространства,
Я осыпаюсь, крошусь,
Падаю в руки простраций
Под гуттаперчевый шум.

Глухо рыча, ко мне подползает, крадется,
Звериной сутью почуяв добычу. Но вот
Что-то затих… Я не вкусен, вымазан дегтем?
Вдруг рявкнув, вонзается жадно в ухо и рвет

В клочья его, стервенея на раз до визга,
Взбивая миксером комнатный воздух в наст.
Снова я проклят, снова я изгнан.
Теперь вроде справа взъярилось, пришла напасть.

Или же слева сливают меня нахрапом?
Замолкнув, в заросли стен зверь дал стрекача…
Небо щетинится, туча – оконным кляпом –
Все глубже – все ближе, гулко ворча.

Грянуло, грохнуло слева, справа и сверху,
Вразнос и в раздрай набросилось сворой зверья,
В череп вгрызаясь, рыская через прореху,
Мой страх трепанируя, мороком грудь сверля.

Я, захрипев, головою вонзаюсь в стену
И сквозь нее прохожу, истекая в тень.
Шкуру рычащего зверя я там одену.
Мне бог перфораторный высверлит путь на день.

Лететь по рытвинам — судьба
Такая?
По лобовому грязь волной
Стекает.

Мутнеет путь, мутнеет взгляд.
Без дрожи
Приходит мысль, что я ослеп,
Быть может.

Лечу потерянный, слепой,
Пропащий.
А в горле – камень, не кадык,
Не хрящик.

Но вот мелодия до слез
Простая
Марину воскрешает вдруг.
Листаю

Я памяти блокнот, в пыли
Забытый.
Магнитофон вот так же пел.
Укрыты

Мы были летней темнотой.
Машина
Стояла в тихом тупике.
Мы шили

Из тел бесхитростный узор…
Ах, если б
С Мариной встретиться опять,
Как с песней.

Марина вычистит весь мир
от грязи;
Я стану с ней другим совсем
И сразу…

Но песня вмиг оборвалась
Тревожно.
Ведь мимо нас прошел ночной
Прохожий.