Бог, закрывая дверь,
Открывает окно.
Ты докатился, верь.
Вдруг постучали в дно.

Вроде уже терять
Нечего мне. Но вот
Я теряю опять.
Кто меня разберет.

Сумма растет потерь.
Третьего не дано:
Бог закрывает дверь,
Значит, пора – в окно,

А точней – из окна
Прошвою этажей.
Дальше не проканать.
Дальше — еще сложней.

Могут ведь и окно
Законопатить мне.
Буду бревном бревно
На тредисятом дне,

Буду быдлом блудить
Тысячу лет и зим,
С зеркалом говорить,
Путая сон и бзик,

Путая дверь с окном,
Единицу и ноль,
Улицу и кино,
Путая Бог и боль.

«Мне скучно, черт». А он в ответ: «Мне — тоже».
Опять я в яме ямба оказался,
И нафталинный ритм меня стреножит,
Показывая глума, гили залы.

Глумиться гильотиной, жалит жилы,
Перебирая нервы на гитаре,
С улыбкой гуттаперчевой и лживой
Бормочет ляд: «Ты слишком злой и старый».

Не я его, не он меня взаимно
Не переносим. Ненависть — до дрожи.
Но он — моя, а я – его заимка.
«Мне скучно, черт». И он в ответ: «Мне — тоже».

«Девушки, рифма на слово «грузди», скажите скорей».
Одна из троих кидает себе за спину: «Forever».
Фразой фривольной на тлеющем желтом свитке — сгореть:
Осень со мной навсегда,- темнеет фреской, рефреном.

«Парни, рифма на слово «грузди» скажете скорей».
Один из троих в лицо швыряет с насмешкой: « Груди».
Город кирпичные груди в черные своды рек
Окунает, пытаясь отмыться от мутной грусти.

Взять и выбросить себя
С пыльными пакетами-
Бредни все равно съедят,
Так скажи: покедова.

На слабо себя проверь:
Головою — в мусорку.
Если нет пути наверх,
Значит, вниз жги с музыкой.

Значит, всем наперекор,
А себе – тем более.
Затянулся перекур –
В старость отфутболили.

Сам себя not understand,
В мусорном контейнере
Кто-то ходит между стен
И мурлычет тенором.

Кто-то тоньше тени стал,
Сам себе стал побоку,
Знает лунные места
И бормочет под руку

Как обычно ни о чем,
Очень неразборчиво,
Окунаясь в духучет –
Мусорное творчество.

Агония затянулась надолго
Поясом широты-долготы
Беспамятства, купленного за доллар
По стоимости песков слепоты.

Выхолощено утро в загоне
Агонии,- загибаясь, тяну.
Любое движение – незаконно.
Любое событие – завернут.

Тысячелетняя барахолка.
Голгофизация потолка.
Агония затянулась надолго,
Дольше, чем в прошлом предполагал.

На темени епитимья сверкает.
Плавятся восковые виски.
Некому прошептать: дорогая,-
Агония шепотов городских.

Под краном водопроводным
Плещутся руки-рыбки
Зябкие в море зыбком.
Зыбиться танец родом

Из ритуалов тяглых,
Клейкой, вязкой тревоги,
Пропитанной мыслью волглой,
Трепещущей нервным стягом.

Дышит тихоней в спину
Леди Макбет с улыбкой
Зябкой, в мороке зыбком
Руки водою пилит.

Руки – рыбки – рабыни
Пойманы танцем в сети.
Кран – бормотун: не сетуй,-
Руки тебя забыли.

Все призрачней, все прозрачней…
Замолены мылом рыбки,
Замылен их бархат зыбкий,
Молью хлорною трачен.

Спаси меня, спаси меня, спаси меня,
Спаси меня, спаси меня, спаси меня,
Спаси меня, спаси меня, спаси меня,
Спаси меня, спаси меня, спаси меня…

Спасименяспасименяспасименя,
Спасименяспасименяспасименя,
Спасименяспасименяспасименя,
Спасименяспасименяспасименя.

Пни меня, пни меня, пни меня.
На пни — меня, на пни — меня, на пни — меня.
Пни меня на пни, пни меня на пни, пни меня на пни.
Спина, спина, спина.

Я – пас, я – пас, я – пас.
Я – сам, я – сам, я – сам.
Я – масса, я – масса, я – масса.
Я – ас, я – ас, я – ас.

На пенни – меня, на пенни – меня, на пенни – меня.
Семя пня – сам спасся? Семя пня – сам миссия и месса?
Пени – на пенни, пени – на пенни, пени – на пенни.
Имя мни, имя мни, имя мни.

Папа – нем, мама – нема, папа – нем, мама – нема.
Имя, имя, имя, имя!
Пан? Панама? Пампа? Пампам?
Спи, спи, спи, спи.

Имя – нема, имя – нема, имя – нема.
Нем, нема, нем, нема – манна?
Мим – мним? Мим – мним? Мим – мним?
Пена, пена, пена, пена.

Манна, маня меня… Манна, маня меня…
Ем имена, ем имена:
Ням-ням, ням-ням.
Я ем я? Я ем не-я? Не я ем я,

А песня – яма, песня – яма, песня – яма.
Смени, смени, смени.
Песня – яма, песня – яма, песня – яма.
Смени, смени, смени.

Спас, спас, спас, спас.
Сап, сап, сап, сап.
Спам, спам, спам, спам.
Ам-ам, ам-ам, ам-ам.

В ночном припадке бьется поезд,
Грохочет вдалеке, вопит.
Лежу в эмбриональной позе,-
Калачиком, попав в тупик.

Я жду, когда меня потащат
Из чрева ночи в омут снов,
Где я живой, где настоящий,
Где все понятно мне без слов.

Но повитуха-дура медлит,
Все тянет бремя разрешить
Уставшей комнаты. Намедни
Я стал заложником глуши.

А поезд брызжет тьмою пенной.
В торопком лязге: опоздал,
Ты комнаты увечный пленник,
Некрополю смешная мзда…

Взяв голову в щипцы, швырнули
Из темной комнаты в вагон.
И праха град, панельный шулер,
Бежит в окне от взгляда вон.

Я, стакнувшись с вагонным стуком,
Припав к дрожащему стеклу,
Забыв провинциальный ступор,
Глазами пью надежды мглу.

Консилиум демонов я соберу:
«Что делать теперь мне, скажите?»
Они, как обычно, подсунут муру,
Но я заглотну их наживку.

Один маракасами будет шуметь,
Из поезда сделанных в спешке:
«Ты поздно опомнился. Ныне и впредь
Останешься жалкою пешкой».

Другой станет смайликом грустным луны –
Бессонниц скупой комментарий.
На юмор он с висельной зрит стороны,
Безмолвием черным мытарит.

А третий из зеркала глянет углем
Пустого, потухшего взгляда:
«Давай же, — он скрипнет,- друг друга убьем.
Какого еще ждать нам ляда?»

Четвертый прихлопнет меня потолком,
А пятый – стеною в чахотке.
Шестой обернется ночным мотыльком,
Седьмой – дождевою чечеткой…

Консилиум демонов я соберу:
«Что делать теперь мне, скажите?»
Они, как обычно, подсунут муру,
Но я заглотну их наживку.

Дайте террористу атомную бомбу.
Некрофилу дайте спящую красавицу.
Дайте бомжу престижную работу.
Режиссеру – Упанишады, пусть скуросавиться.

Дайте параноику человека в черном.
Следователю дайте козла отпущения.
Ангелу-самодержцу — пусирайтного черта.
Но никому не давайте прощения.