Тихим эхом летят с того света
Голоса самых близких людей,
Посылая нам с неба приветы
С шумом ветра и дробью дождей.
Но во снах лица их созерцаем
Почему-то всё реже с годами.
Неужели мы их забываем?
Как боюсь я проститься со снами!
Как боюсь встать с утра и не помнить
Тот, из прошлого, образ живым!
Как боюсь пустоту я заполнить
И тоску по ушедшим родным!
Не хочу забывать боль утраты,
Ведь забыть значит всё потерять.
Верю, встретимся все мы когда-то,
Только стоит чуть-чуть подождать.
Пусть же эхом летят с того света
Голоса самых близких людей,
Посылая нам с неба приветы
С шумом ветра и дробью дождей.
Ну а мы, голосам их внимая,
Будем чаще молиться и верить,
Что настанет черёд всё исправить,
И что смерть-ещё не потеря.
И коснулись две судьбы одна другой ладонью,
Соскользнули вниз, к земному, с тающих вершин,
Закружились лепесточком в поднебесном море,
Озаряя светом алым серость паутин.
Глаз серебряных ресницы распахнулись жадно,
Впитывая нежность из воздушной теплоты,
И вершинная отселе талая прохлада
Испарилась в трещинках судьбиной наготы.
Пролетали ветры злые, мнящие свободой,
И дождей холодных капли остудить клялись,
Но сведённые любовью вместе год за годом
Всё идут, ладонь в ладони, по дороге в жизнь.
Полночный берег, шум морской волны
Лелеют слух и будоражут чувства.
Вчерашней ночью встретились мне вы,
И стало всё поверхностно и пусто.
Который раз на этом месте жду
И вспоминаю дивного мужчину:
Глаза-гранаты, стан и белизну
Воротничка, прикрывшего щетину.
Как жаль, что имени не знаю я!
А может быть, важнее эта искра
И миг, что кажется столь райским?
Тогда и вы, далёкий, стали близким.
Полночный берег тих, но груб со мной.
О вас он шепчет на ухо, тревожит
И наполняет лёгкие смолой
И никотином въедливым, и гложет.
О, имена!.. Отнюдь не нужный фарс!
Есть вещи явно поважнее в мире.
Одним глазочком, чуточку, хоть раз
Увидеть вас в синеющем эфире*.
*эфир-в античные времена понимался как заполнение пустоты
Рыжая в бусах коралловых
Снова одна у листвы,
С глаз одиноких опаловых-
Капли убитой мечты,
Падают, в землю врезаются,
В грязь превращая.Туман.
Больше одной не мечтается.
Жухлые листья-в карман.
Хочется крикнуть, да груз-с души,
Пусть мечут вихрем ветра,
Бусы сорвать, и крушить-крушить
Ливнем обид до утра!
Та осень ещё летом пахла,
Касалась веснушек губами,
Но листья висели, как пакля,
Чуть ветер-срывало клубами.
Хрустел, словно корочка хлеба,
Лелеющий землю, охрОвый
Палас под ногами.Блаженно
Ступать! Будто коврик махровый!
Казалось, что слышно, как осень
Ворует у августа сливы
И прячет в лесу, между сосен,
Но делать так, ох, не красиво!
Срывала останки гортензий
В роскошный сентябрьский гербарий,
Ни споров, ни склок, ни претензий…
Молчат птиц свирели, мир замер.
Давай понаблюдаем,
Как засыпает солнце…
У набережной чудно!
В руке кусочек мира,
И облака здесь ближе,
И вдохновлённый Моцарт
Откуда-то из дАли
Баюкает нас лирой.
Вбирает Волга нежность
Уткнувшегося света
И с лучиков смывает
Приятную усталость.
Прощается светило
До завтра, до рассвета
И озаряет алым
Тех, кто ещё остались.
Разбудит мягкий шёпот и запах капучино.
Глаза открыв, поёжусь и сонно улыбнусь.
Принёс в постель мне кофе любимый мой мужчина.
Для гордости есть повод! И я уже горжусь.
Неважно, что заляпан линолеум на кухне.
Неважно, что горелым разит на весь подъезд.
Он нежно мне целует мозолистые ступни,
И на проблемках быта я ставлю жирный крест.
Конечно подрывает спокойствие соседка!
Колотит в дверь нахально, расправою грозит!
Ведь у неё бульдоша, щенок-друг человека!
От запаха такого всё утречко хандрит!
Потреплет сучка нервы, и-в кресло, к «Кармелите».
Загавкает бульдоша.Вниманьем обделён.
Прервут серьальчик крики, стучите-не-стучите,
Мы заняты оргазмом, никого нет дом…
Аааааааааааааааааааааааааааааааааа…
Сжала ручку свою в кулачок,
Удержаться стараясь за вечер.
По спине пробежал холодок
От пальцев, скользнувших на плечи.
Он был рядом.Ещё не любим.
Но роднее и ближе всех прочих.
И, с лица слизав красочный грим,
Проникал внутрь губ её сочных.
Не дрожало, не ныло в груди.
Не любовь! Просто чувство комфорта.
А во рту — иллюзорность слюны
От пресыщенной сладости торта.
Этот вечер, зажав в кулачок,
Отпускать не хотела, боялась.
Стих от пальцев его холодок,
В губ изгибы сильнее впивалась.