Яков Есепкин

На смерть Цины

Пятьсот двадцать второй опус

Македонское ль солнце, Тироль
Наши бледные тени встречает,
Пьян свободой мышиный король,
Ангелочков Левадия чает.

Небеса от пылающих губ
Возгорятся и кубки пустые
Налиет беленой душегуб:
Лирам кафисты петь золотые.

Милый август, где арки твое,
Сени щедрые, емин услада,
Пусто вкруг, лишь горит остие
Магдалины ли, Евы близ ада.

Пятьсот двадцать третий опус

Яд веков истомил алавастр,
Где вечор баловались менины,
Льется терпкость левкоев и астр,
Наши помнит июль именины.

Сукровичные вишни в желти
Зри, Колон, яко морок лицея,
Девам их меж перстами внести
Наказала хмельная Цирцея.

Се последние челядь и мгла,
Вопием из сиреневых камор,
И точится на обод стола
Бледный наш всеувеченный мрамор.

Яков Есепкин

Римлянам

Хвала во время смут атласный стяг
Достоинства и чести не ронявшим.
Не вершник Бога, так хромой варяг
Молву разносит пусть во славу павшим.

Губители пусть наши тяжело
Пируют до чудесных мановений,
Весельем оборачивают зло,
Алкая лишь архангельских знамений.

Пускай они рядятся и гудят,
Бессмертие ворованное делят
И в очи мертвоцветные глядят,
И души черноугольные белят.

Нельзя, однажды в нети возлетев,
Ко брошенным причастиям вернуться.
Все косы смерти посносили в хлев,
От морока вовек нам не очнуться.

Теперь не темень лавров обовьет,
Но патина безмолвных подаяний.
Успенных разве милость и пробьет
Горящим льдом заглушенных рыданий.

Не плачь и ты, давай под тьмою жал
Дождя пойдем туда, к древам протленным,
Где яду во графины подмешал
Шиповник острием окровавленным.

Был август прежде милостью велик
И щедро озолачивал фаянсы,
А ныне желтоносный сердолик
Огонем жжет ямбические стансы.

Черны хоругви проклятых времен,
Тяжка небытия пустая книга.
Всяк очи воздымавший заклеймен
Распятьем и не минет жизни ига.

Дионисийских таинство красот
Сим сокровенней, нежели молебен,
Их высветил огонь сакральный, тот,
Что для одних архангелов целебен.

Заслушались мы Божеских камен
И вот окаменели, с придыханьем
Не будет слог литаний исцелен
И Словом, и Полыни полыханьем.

К чему еду у мертвых воровать,
Цветы дарить невестам ледяные,
Урочествует днесь торжествовать
Юнидам, зря тиары цветяные.

Моленья поминальные зачтут
Нам все ж и сбросят в горние овраги.
И слез кровавых струи воплетут
В лент черный шелк, во траурные стяги.

Яков Есепкин

На смерть Цины

Пятьсот двадцатый опус

Мрамор любят пустые сады,
Расточимся по тусклым аллеям,
Яблок жаждать ли, мертвой воды,
Выйдем хоть к бледномрачным лилеям.

Желть запомни, холодных лепнин
Темность гордую, негу подпорок,
Черных роз каменеющий сплин
Облечет еще гипсовый морок.

Станет матовый яд кисеей,
Чернью батика золото спрячет,
И над каждой тлетворной змеей
В цвете палом царевна восплачет.

Пятьсот двадцать первый опус

Днесь златое на красном темней
Мертвых Асии пчел над стольницей,
И легко ли во сонме теней
Плесть серебро по челяди ницей.

В Ефраиме отравой цветов
Жадно дышат еще гордиолы,
Как и нам бы кровавостью ртов
Не истлить золоченые столы.

Нега алого яда темна,
Только утро осветит раструбы,
Вспомнит Кора багряность вина
И сребристые хищные губы.

Яков Есепкин

Грааль

Ты заплачешь о чистой любви
И очах, не узревших угрозы.
Нитью бусинок в темной крови
Потекут эти грешные слезы.

Нитку тонкую перст уязвит,
Обагрив твои белые руки.
Хоть навечно снегами добит,
Замолчи, я не вынесу муки.

Аще вынесу – стану другим,
По судьбе ли кровавое брашно,
Лишь успенным еще и нагим
Тосковать о любови бесстрашно.

Сколь высоко летают оне
И Господнего цвета не имут,
Пусть хотя в мировольном огне
Белорозный веночек вознимут.

Надо мной лепый венчик горел
Дольше жизни, а нынче не нужен,
Кто на белые розы смотрел,
Красной розы шестой удосужен.

И архангелы днесь, может быть,
Не взыскуют, не слышат молитвы,
Чтоб сочилась жемчужная нить
Сквозь светил равнодушные бритвы.

Ни к чему о былом сожалеть,
Слишком сумрак изоческий тяжек,
Лучше солью той выпали цветь
Нам судьбу предсказавших ромашек.

Воссияет букет их огнем,
Растопив золотое на красном.
Вздохом смерти цветы мы увьем
Пред зерцалом в порыве неясном.

Собери свои слезы тогда
В драгоценную севрскую вазу,
Пусть стоят в ней ромашки всегда,
Черножелтую пряча проказу.

Хорошо лишь еще, умирать
Не придется, поскольку мертвы мы,
И горит в небесах — исполать
Возлюбившим бесцветные зимы.

Яков Есепкин

Одеон


1

Мы кровавые реки прешли
Из живой и со мертвой воды,
И не стало нас видно с земли
До рождественской первой Звезды.

А как всходит она в багреце
И под Божией твердью парит,
Каждый мертвый цветок на венце
Иисусе трепещит-горит.

Ах, нетленны разводы сия,
Будут горние краски пылать,
И тогда мы явимся, лия
Во терницы багряную злать.

2

Кровавой тернию увиты,
Не зря сквозь крови благодать,
Посторонимся адской свиты,
Чтоб к Иисусу возрыдать.

Горят черницы золотые
И рдится мертвая вода,
И в наши отсветы пустые
Летит всекрасная Звезда.

Еще мы Господа приветим,
Еще избавимся оков,
И до нея Христоса встретим
С венком обрядных васильков.

3

Мироточат святые лица
Во цвет-окладах золотых,
И разливается музыца
На десность армии святых.

Так мало, Господи, и крови,
И слез, нисшедших чрез альков,
Лжеимен золоту церкови
Огнь всеобрядных васильков.

Попали в горние мы нети,
И хороводы ангелиц
Рдят свеи немощные эти
И с белоцветных наших лиц.

Яков Есепкин

Алавастры


***

День слагался из слов,
Как ударные слоги стояли
Телеграфных столбов
Крестовины в слезящейся дали.

Тень Голгофы с утра
Украшая венками сонетов,
Огнь святого костра
Угасал пред багрянцем портретов.

Золотой пьедестал
Ныне полон еще оглашенных,
Царь небесный устал
Различать двойников безыменных.

Веселились они
И багровую глину месили,
Юровые огни
Терниями чужими гасили.

И кусты, и трава,
И в сознании выросший ельник
Становились слова,
Уходящие в свой понедельник.

. ***

А мертвые не любят воскресать,
Уста свои сквернити всебожбой,
Их некому во мраке упасать,
Не сводит их Спаситель за собой.

В некрашеных лежат они гробах,
Равны и равнодушны ко всему,
И мертвые печати на губах
Вовеки не подвластны никому.

И сам Он ко престолу не спешит,
И, смерть не попирая, со Креста
Слетает, уповаючи – лишит
Венца его Господе-простота.

Плели мы, восплетали свой венец,
А всё ведь не сумели доплести.
И вот небесный жалует Отец
Нам терний и не хочет упасти.

А мальчик Иисусе для того
Лугами проходил едва живой,
Чтоб мы с тобой окликнули его,
Веночек занесли над головой.

И был бы тот веночек неземным,
Красой затмил Господние венки.
Ах, выйти и не мог бы он иным –
Сплетали мы лишь кровью лепестки.

Яков Есепкин

Грааль

***

Лишь раз ты взглянула не в те зеркала
Пред сонмом парадных порталов,
Насквозь тебя звездная падь и прожгла,
Блеснув шестилучьем средь залов.

Доселе зерцала горят и горят,
Абрисы чужие лелея,
Сугатные отроки денно парят,
А нощно – цветет Галилея.

Печальное утро Ирода-царя,
Не бысть арамейскому свету,
И что ночевати, всесвечно горя,
Божиться Христу-первоцвету.

Молчи и пребудь благодарна судьбе
За выспренних мук неизбежность,
Сейчас только ангелы узрят в тебе
Высот непорочную снежность.

Елико такою тебя сберегу,
Пусть гниль торжествует над златом
И мертвая краска горит во снегу
Очей твоих черным закатом.

***

Окунули в пречерную грязь
Нас пред тьмою невольного братства,
Поелику диавольский князь
Зловелел не прощать святотатства.

Всё кровавые тянем персты
Ко юродно тускнеющим лирам,
Биты серебром эти кресты,
Их Амурам алкать и Земфирам.

Об одном лишь молили Царя,
Чтоб рыдала блудница Мария,
Виждя бойные кровь-прахоря,
Чтоб и остие жгла ее мрия.

Ей рекли: «Мы во грязи черны
И жалки, а венцами одесны,
Были смертницы в нас влюблены
И пылались царевен ложесны».

Неизбывно теченье веков,
От напрасно слогов исцеленных
Не отречься, достанет штыков
У охранников падей истленных.

Помнишь, присно тяжелым огнем
Наливались понурые взоры,
И алкали губители днем
Наших слез и слетались в затворы.

Проповедовал кто — те ж чреды
Мертвецов, мгла очей Вельзевула
Заточилась тогда ли в сады,
По листве, яко гниль, полоснула.

Только вершники нас и увьют
В звездных нетях святого подворья.
И прогнившую кровь перельют
Из очей в буераки Нагорья.

Яков Есепкин

Галатам

***

Кто смог дожить до пятницы страстной,
Пусть здравствует, за Божеским порогом
Восстанет образ в прелести иной,
Когда замкнет уста небесным слогом.

Пиитов отличают времена,
Их участи тяжеле не бывает,
Каким бы не идти путем зерна,
Блаженного царевна убивает.

Что славят жабу чурную оне,
Лишаются видения и злости,
Опасно ль умереть, а жить вдвойне
Опасней от лягушачьей милости.

Коль вечное искусство умирать,
Сиречь, коль вечно праздное искусство,
Начнемся хоть лжестраждущих карать,
Чтоб алгеброй еще поверить чувство.

В расчет нелживых блядей не берем,
Иродная их выпестует муштра,
Ограним нощь, а утром и умрем,
Как прочил огнеокий Заратуштра.

А хватит нам августовских пиров,
Себреток нехолодных целований,
Спокойней здесь избавиться даров
Троянских, либо нобелевских званий.

Лишь яд в цене у парий и химер,
Но случая манкиры не упустят,
Другим наука пушкинский пример,
А нынешние вежды не опустят.

Страшней охот мышиных их возня,
Тулупчиков отвратней в барской моли,
Чур, демоны сладкие, чур меня,
Меня от балов, Цинтия, уволи.

Не крысам ли священную войну
Фанфарно объявлять, вдыхая серы,
Правее о французскую волну
Гранить с Трюффо новейшие размеры.

Иль в случае бесхлебья у Саррот
Разжиться золочеными плодами,
Пусть мышею венчает сердце крот,
Чтоб царствия не грязнить и следами.

А нечего как станется пренесть
Всевидящему Спасу, полотенец
Не будет, выйдем с лирами как есть
На иродную смерть из ветхих сенец.

Для Бога мертвых нет, а для царей
И небы — только мрачная гробница,
В огнях воскресных зорь и алтарей
Багряной тенью виснет плащаница.

***

Безъязыким пребранно молчать,
А и нам нелегко говорить,
Иль ко Господу время кричать,
И Звездою, и Словом сорить.

Выйдет Боже на красный тернец,
Зряши молча всекровицу-гнус,
Да вознимет лазорный венец –
Пусть красуется царь Иисус.

Синь и синь разлетится тогда
От заплетенных нами венков,
И гореть чрез терновник Звезда
Будет присно, во веки веков.

Яков Есепкин

Фивы

***

Пред очами светильными будем стоять,
Пред очами светильными Бога живого,
Изнемевшими уснами в смерть вопиять,
Да не сможем промолвить ничтожное слово.

Возлишили в миру нас распятий-венцов,
А и сами от жизни петлей откупились,
Ан попали в тенета замирных ловцов,
На серебро откупное те не скупились.

Для последышей жалких к раздаче нашлась
Гробовая парча, а на пир не пустили
Тех, в ком тонко Господня слеза исплелась,
Ах, всю смерть мы ея сквозь парчу золотили.

Чрез нее и узрим, кто венок заплетал
На преславную смерть Вседержителя-Бога.
Полной мерой, Господе, Ты чад испытал,
Не гони же теперь от златого порога.

***

Обрели мы царя в вертоградном рядне,
Потешались глушцы, как осанну пеяли,
Наши слезы точат в четверговом вине,
Из цветочной пыльцы чадов нощно ваяли.

И убитых одно имяреки не чтут,
Цветяную их бель пеленают во грязи,
Кровь ли шла на письмо, лишь в смерти и прочтут,
Были мальчики все, днесь юродные князи.

Только, Господи, чернь предостойна хвалы,
Вот начнут различать набоженников чистых
По среде — и слетят в серебре ангелы,
И опять заберут самозванцев речистых.

Всё молчим и молчим, чтоб серебро Твоих
Херувимов таить, нет и тайного прока,
Бились в звонницах мы, червно кликали их — Крови узри виры, буде Лета широка.

Яков Есепкин

Амаркорд


1

И краски нет – воскрасить свеи,
Иконы течные сорвут,
И нас архангельские веи
К одесным жертвам призовут.

Хотя и смертники мы были,
И растерзались на веку,
А нашей кровию избыли
В миру по царствиям тоску.

Сколь могут цвет и немость длиться,
Один Христос пусть говорит,
Вновь крови этой не прелиться,
Днесь о венцах она горит.

2

Нощный плач на Господнем пороге
О четверг лишь внимут ангелки,
И приветят собитых в дороге,
И возьмут горицвет-васильки.

Это сирые утвари наши,
Это сребро цветочков земных,
Те внелистники горние зряши,
Не могли и набрать мы иных.

И мертвы, и лазури алкаем,
А воссветятся хоры огней,
Мы такою красой засверкаем –
Наших вретищ не будет красней.

3

От итальянских темных сосен,
Купин восблизимся туда,
Где нищий инок безголосен
И рдеет Божия Звезда.

Певец ли, Марсий – все мы квиты,
Гвоздей кровавых не учесть,
Одни сегодня басовиты
Призраки оперы, как есть.

Но этот мрамор стен холодный,
Понтификатов римский счет
Наш горисветник черноводный
Огнем лядащим рассечет.