Медленное погружение в холод,
В зимний анабиоз. По ходу
Загрузки желание жить
Отпадает,
Уже не воспринимается, как данность,
Скорее, как летняя ужимка.

Медленное погружение в холод,
В зимний анабиоз
По шатким уступам вдохов,
По скатам выдохов, Ф.И.О.
Забывая, проклиная, как дохлый
Номер, недомученный ино-
Странный язык,
Постскриптума неряшливое зы.

Вытолкнули за плечо
В комнату, обросшую
Траурной ледяной парчой.
Я – избыточной ношей
В этой комнате, — не при чем.

Вычитаю себя из комнаты
В черный монолит окна,
Наполненного комой
Руин до самого дна…

Пелена
Скомканная:
Иная
В инее
Комната.

На кровати распластался старик,
Заросший дремучим сном,
Щетиной безмолвия, льдом, —
Обычный зимний тариф.
Но слегка
Жалко мне старика, — Ведь видно, что не причем.
Подхожу бесшумно
И тормошу
За расхлябанное плечо.

В лохмотья луж оделась осень
И нищебродит по дворам,
Стучится в окна, жалко просит,
Особенно по вечерам

Рукой дождливою разводит,
Обманывает, ворожит,
Бормочет, шелестит: «Позвольте...»-
И очерняет гаражи…

Но нищий нищенку не любит
И не пускает на порог,
Пропав в сновидческом ютьюбе,
Закрывшись книгой на замок.

«Зима!..»
А.С.Пушкин.

Зима — Глухие казематы.
Рулетку снега
Крутит-вертит
Ветер –
Крупье отпетый,
Песенник и плут известный.
Играю на последнее,
Всё взвесив:
Сомнений сонм, снов сплетни.

Зима — Азимут
Подполья, вектор игрока,-
Прет Достоевский из меня,
Изменяю
С ним Маркесу.
Маркировка:
Раскольников – раскол.
Но не прикольно –
Топорная работа.
Ищу процентщицу-старуху,
Чтоб рухнуть,
Развинченный виной,
Абортивно за борт,
Обернувшись беззаботным
Вийоном.

Зима
Процент взимает
Строгий.
Жизнь в долг –
Не жизнь – острог,
запутанный и долгий
Перебор.
Полцарства – за топор.
Забористо:
За борт,
Скорей – за борт.

Зима
Заманит
В ямбическую силу,-
Сполна ее вкусил.
Мое Зимбабве,
Зомбезия моя,
Мой через край,-
Сгорая,
Заранее
Благодарю.
Зима
Меня – на крюк
культурою озимою.
Зима – каюк,
Из ран
Нора,
нуарово
Баюкает.

Я путаю право, лево,
Я путаю верх и низ, –
На глазах крутит вело
Мрак иллюзионист.

Натерли велосипеды
Переносицу. Взгляд
Вылавливает все беды,
Остальное – голяк.

Достать бы розовых стекол
Вместо черных очков.
Вместо брюзжанья, стеба
Одергиваний, тычков

Гладить себя по шерстке,
Говорить: молодца.
Если ответят жестко,
Не убегать с лица.

Меланхолию, лихо
Махом одним смахнуть.
Розовое велИко
Новый проторит путь.

Озарен, огламурен,
Другом буду других.
Где веселухи бури?
Радости где круги?

Контрольный выстрел взгляда.
Эксгумация чувства потери.
Нуар крепчает по мере
Наступления сумерек на
Меня, подтопления смысла
Существования, сыска-
Розыска киллера
В юбке или Ра-

Зума, разутых останков.
Контрольный выстрел взгляда
Выворачивает наизнанку,
Отправляет в слепую зону, –
Где-то в окрестностях рая,-
В зыбучем сумраке комиссионки,
Безнадежно в цене усохнув,
Б/у пианино отмокаю.

В городе расстроенных пианино,
Видящих сны в ля миноре,
Тишина задумчиво переб(в)ирает
Черно-белые мысли.
Обжигает чувство потери.
Взгляда контрольный выстрел
Добивает чьи-то руины,
Страху времен мирволя.

А дальше ничего не будет.
В окно скребется черный пудель,
Скулит и смотрит на меня,

Ошейником луны звеня.
Он все ночней день ото дня,-
Не спрятаться и не слинять,

Не отвертеться мне словами,-
Привычно в них себя сливаю,-
Не оправдаться мне стихами,

В которые с утра стекаю
До поздних пуделей, что за
Окном мозолят мне глаза.

Не будет ничего, а значит,
Не быть – простая незадача.
Нет сил, и не хватает зла,

Чтоб досмотреть вертеп осенний.
Уже не помню, что посеял,
Но пуделя пожал вчерне.

Я голодом его зачеркнут,-
Перебираю ритмов четки
И прочей порчи вторчермет.

Шумные, желтые руки тянет зомби-день,
Жалко, по-бабьи бубнит, батарейным душит жаром,
Нахлебавшись мертвой воды из-под крана ночи, рожает
Ряженку неба, ряженых, прочую дребедень
Дряблой, глубокой осени, что везде и нигде,-
В зомби угаре чудит, как требует глупый жанр

Ужасов – ржавая жесть – инфернальный сюжет о том,
Что жизнь после жизни есть,- доказательством тухлые звуки,
Впалые (б)лики дня,- что взял меня на поруки,
Запарив бумажным саваном, пятым тупым углом,
Острой бритвой вины,- а значит, не зря, поделом
Тянется зомби-день ко мне, шелестя: «Пойдем».

Зомби-день вылезает из могилы окна,
Читает мне книгу мертвых, кашляя глухо: «Хана».
Под куполом черепа мозг в астральном танце зашелся,-
Зомби бормочет строчки, ритм выводя для шоу.
Хнычет зуммер, просрочена ряженка неба, — знак
Того, что дневальным – зомби, что я получу сполна.

Зомби-день приближается шатко — валко,
Быстро чернеет и начинает с хрустом плакать,
Хлюпать о книге мертвых, или других – живых –
Ненормально – нормальных, тех, у кого закалка
От смерти слепоходячей, кто знает удобный вы-
Ход, избегая того, кому не сносить головы.

А дальше ничего не будет.
В окно скребется черный пудель…

А дальше
ВЕлик
Декаданса
Изобретать,- на нем кататься.

А дальше –
Ничего,-
Адажио
Нечистот.

Адажио
Безбрежное,
Одолженное
Шопеном,-
Мажорной нотой брезгует.

Жизнь в миноре
С вялотекущим норовом
Тишайшего безумия –
Базуки,
Стреляющей мертвым морем-
Мороком
Скрипучих панельных бараков
И прочих буераков:
Бах-бах… Барах-
Танье, таянье, треньканье
Подхватившего безумие,
Зуммера

Домофонного.
Дымным фоном
Дум
Окно сифонит,
Ждет, когда оду-
Маюсь, маясь одой,
Навеянной дешевой, душевной непогодой,-
В него зайду.

Моя депрессия
Меня стережет,
Фонит допросами
Ночными, — ужо! –
Грозит и грузит
Грустью.

Меня меланхолия
Лелеет, холит.
От меланхолии
Я — малахольный.

Ату — меня, ату…
До дна – меня, до дна
Жри плотоядная вина,-
Анорексично голодна.

А дальше: здравствуй,
Червивое пространство.

А дальше будет
Бадом Будды
Черный пудель,-
В глазах – три пуда
Горькой соли,
Пакуя сны в кули,
Минорное Шопена соло
Он скулит.

А дальше ничего:
Ни баб, ни бабок, ни чинов,-
Лишь черный пудель
В звенящем лунном шейке
Ошейника
Осудит
Вынужденно, беспробудно…

А дальше ничего не будет.
В окно скребется черный пудель,
Скулит и смотрит на меня,
Ошейником луны звеня.

День вылетает из кокона утра,
Расправив серые крылья крыш.
Дорога бормочет древние сутры.
Дворник-ветер сметает с неба
Тучи метлами тополей,
Кленов, по-стариковски: кыш,-
Он повторяет все громче, злей,
В нарастающем гневе — нелеп

И несчастен, дому подобен, — ослепший –
Прозревший лишь на одно окно,-
Поздняя осень, скидки на пластик,-
Кто-то опомнился поздно, но
В уходящий все же запрыгнул и
Золотыми сердечками щедро платит.
Тем более – кризис,- надо успеть
Потратить последнее то, что осталось
Еще за душою: червонцы, медь.

День вылетает из кокона утра, расправив серые крылья крыш…

В тафте метафоры
Бойкой,
Соглядатаем
Налегке,
В сторонке нервно
Курит Набоков,
Сжимая сачок
В руке.

Дворник Вертер
Сметает с неба
Тучи
Метлами тополей,
Сигаретку стрельнув,
Предлагает паллет
Паленой водки,-
Из первого снега.

Набоков бормочет:
«Не увлекаюсь…
Вот, если — помплимус,
Это – да».
Дворник – ветрено:
«Мимо – кассы…
Значит, другим
Продам».

Вылетел день,
Теперь – не поймаешь
Даже Есенинскими ушами.
Серые крылья-
Крыши шуршат.
Из кокона утра
В сутрах судорог
Вон – душа

Дня, глашатаем
Ангела иль шайтана,
В метемпсихозе
Валко шатаясь,
Выпорхнул, вылетел,
Став бесхозным,

Вырвался день из кокона утра, расправив серые крылья крыш.
И ты, вслед за ним горячась, заметая следы, летишь, летишь, летишь…
Но зябкая ночь сачком набоковским день накрывает и шепчет: «Ш-ш».