Тонким лучиком лунным прильну,
Прислонюсь к тебе лёгким касаньем.
Потихоньку в твой сон проскользну,
Согреваема тёплым дыханьем.

Нашепчу дивной сказки сюжет
Со счастливым концом и началом.
Пусть такого в реальности мало,
Но во сне…… невозможного нет.

Мы взлетим в звездный мир….ты и я,
Не страшась ледяного паденья.
Уплывёт под ногами земля,
Отдаляя момент пробужденья.

Время вскинется в памяти вспять,
Устремляясь навстречу истокам.
Юность встретим шальную опять,
Обронив… надцпть лет ненароком.

До сиянья уплывшей любви
Дотянуться во сне очень просто.
В своих грёзах меня позови.
Я приду… без обид и вопросов.

За окошком вновь слышна песнь шмеля.
Ветер юную листву теребит.
Это первая весна без тебя.
В чёрной рамке твоё фото стоит.

Вереницею бегут облака.
Вслед за ними ты смогла улететь.
Никогда моя не сможет рука
В телефонной книжке запись стереть.

Гладит кожу солнца луч золотой.
В свежей травке прячет слёзы роса.
Не услышу больше голос родной.
Просто… выбыл абонент в небеса.

Улыбается мне с фото лицо,
Излучая доброты дивный свет.
Ни обнять… ни написать письмецо,
Ведь доставки почты нА небо нет.

За окошком вновь слышна песнь шмеля.
Ветер юную листву теребит.
Это первая весна без тебя.
В чёрной рамке твоё фото стоит.

Мы все в свой срок сгорим до основанья.
Тела расстают словно воск свечи.
Но пламя душ, сквозь слёзы и страданья
Вливаясь в светлый образ мирозданья,
Живым посветит звездами в ночи.

И чей то взгляд, за небо зацепившись,
Опоры не найдя себе земной,
В земных ориентирах заблудившись,
Но в помощи небес не усомнившись,
Отыщет путь, указанный звездой.

Мамочка! Ко мне на одеяло
Прыгнул зайчик солнечный опять.
Чем его кормить я нынче стану?
Зайчик ведь не должен голодать!

Мой малыш, скоре беги к оконцу.
Шторы по бокам его раздвинь.
Солнышко впусти и неба синь.
Зайчик твой златым лучом напьётся.

Мамочка, ответь — божьи коровки
Поят своих деток молоком?
И оно по цвету как морковка?
Вот бы подоить одну тайком!

Да, малыш, цвет спелой апельсинки
У такого чуда-молока.
Только вот, на вкус оно с горчинкой.
Мы не будем их доить… пока.
Мама, отчего луна худеет?
От неё остался лишь бочок.
Может быть, она сейчас болеет,
Кашка не идёт ей больше впрок?

Нет, малыш, луна вполне здорова.
Тень земли ей откусила бок.
Скоро ты её увидишь снова
Полной, круглой, словно колобок.
Мамочка, кузнечики стрекочут.
Отчего они в ночи не спят?
И о чем тихонечко бормочут,
Сочиняют сказки для ребят?

Да, малыш, придумывают сказки
Той порой, когда ты крепко спишь.
Закрывай же поскорее глазки.
Спи, кузнечик, мой родной малыш.

Берёзки тонкой белоствольной на фоне неба контур нежный,
В чуть-чуть кудрявящейся дымке светло-салатовой листвы,
И вереница облаков – пушистых, лёгких, белоснежных,
Летящих каравеллой грёз в лазури ласковой весны.

Вкрапленье песенки шмеля в дроздов заливистые трели,
Задорное шуршанье струй недолговечного дождя,
И зелень обновлённых трав – визитной карточкой апреля
Уже предъявлена очам, сердца и души веселя…

Гуляка-ветер по ночам, при свете фонарей,
Листву вздымая к небесам, несётся вдоль аллей.
Бежит вприпрыжку, как пацан… чуть-чуть притормозит
И, вдруг, сорвавшись в ураган, стрелой по парку мчит.

Большой проказник, озорник и хулиган немножко,
Берёзку обнял и встряхнул, сорвав с неё серёжки.
Угомонился, поутих и шепчет ей на ушко:
«Немного нонче перебрал – прости меня, подружка».

Наутро, ласковый, как шёлк и тихонький, как мышка,
Прильнул к берёзке… приобнял, ей щекоча подмышки.
Листочки нежно колыхал, любуясь каждой жилкой,
И буйну голову склонил на ветви своей милки.

Двух ангелов подслушала я спор.
Они незримо надо мной парили,
Ночной порой затеяв разговор.
И крылья их легонько воздух били,
Звенящей нотой огласив простор.

Твердил один: «Чувствительны чрезмерно
Душой они своею эфемерной.
Их ждут терзанья страсти и тревоги.
Опасно пылкою душой их наделили боги.
Божественен огонь души, но тяжелы ожоги.

Так уязвимы… так легкоранимы.
В душе — пожар страстей неугасимых.
В огне неистовой любви пылая,
От ревности безумной угорают.
Дымятся угли от обид невыносимых.

«Огонь ведь может греть, не обжигая»,
Крылатый друг ответил, возражая.
«Без пламени любви душа охолодеет,
Лишённая страстей и чувств – окоченеет,
Застынет, словно глыба ледяная».

«Но как почувствовать и распознать,
Грань, за которую не стоит преступать?
Страстей как угадать тот градус роковой,
Спалить способный огненной волной?",
Вопрос свой попыталась я задать.

Ответом были… звёзды, тишина и ночь.
В молчаньи ангелы умчались прочь.
Мне до рассвета было не уснуть.
Пыталась вникнуть в разговора суть.
Ожоги… чувства… как душе помочь…

Хоть кто-нибудь, скажите мне на милость,
Пошто судьба Евгения хранила?
Ведь его пуля Ленского сразила,
В депрессии Татьяна очутилась.

Наивна и доверчива слегка
Судьба, как и Фемида, впрочем.
Под чаши палец той кладут исподтишка,
Она ж — повязкой завязала очи.

…

Онегин, я тогда моложе,
Я лучше, кажется, была.
Но и сейчас я недурна,
А вы лысеете, похоже.
Хочу вам дать один совет,
Носите, милый мой, берет.
Вот мой, малиновый… хотите?
Mon Cher… вы, кажется, грустите?

…

Опять в подъезде надписи, Евгений!
Всё те же: Ж + Т = Любовь.
Не отпирайтесь, вижу Вас насквозь.
Да как не вы? У вас и руки в меле.

По мотивам стихотворения Булата Шалвовича Окуджавы

Занавешу окошко своё голубою мечтою.
Очарованным взглядом окину её синеву.
Раздвигая мечту по утрам, горизонты открою.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Принесу доброту и повешу на стену иконой.
В доме место почётное самое ей отведу.
Помолюсь, дабы мир уцелел, добротою спасённый.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Озарю я жилище своё чудодейственным светом.
Нежным светом души, что отныне любовью зову.
Будут мною любимые этим сияньем согреты.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Мне с тобой и печаль не печаль.
Мне сладка с тобой горечь рябины.
Пусть октябрь, расшалясь невзначай,
Ветерком нам растреплет седины.

Улетают как листья года,
Уносясь временным ураганом.
Мне с тобой и беда не беда,
Хоть испытано было немало.

Не страшит меня вьюжная даль.
Повторю ещё раз, мой родимый,-
Мне стобой и печаль не печаль.
Мне сладка с тобой горечь рябины.