Минувший август был холодным и сырым,
В который раз стреляюсь холостым…
В почтовом ящике опять одни газеты,
За пол часа уже восьмая сигарета,
В стакане выдохся вчерашний «Арарат»,
Влюбляюсь все не в тех и невпопад.
Вчера ужасно прочитал стихи…
Для большинства кажусь занудным и сухим,
По прежнему боюсь припомнить всуе
О чем не пишут, не поют и не рисуют.
Ушел из дома, дверь, оставив не закрытой
И вновь плачу по всем своим кредитам.
Боюсь, опять начну рубить с плеча…
Мечтая броситься под бампер Москвича.
Погасли лампочками старой пыльной люстры,
Куда-то в зиму спрятанные чувства.
С самим собою режусь в «дурака»,
К соседям снизу в таз, стекая с потолка.
И в гости уже редко кто заходит…
А, в сущности, ни что не происходит:
Менты стоят в очередях за пирожками,
Все мои мысли перепачканы стихами,
В дурацком качестве дебильное кино.
Спасают только эркер и окно…
В Одессе греют животы коты…
Я, как и ты хочу немного теплоты.

Мой друг не выдержал семьи,
Хотя видал не мало.
Его жена с двумя детьми
Осталась за Уралом.

Я осуждать его не стал,
Советчиков – навалом,
Он, просто, видимо устал,
И он имеет право.

В замызганной витрине магазина
Я видел мир с обратной стороны.
Шли пешеходы, плавно ехали машины…
И точно так же протекала жизнь.

И я подумал: как не сложно затеряться
На этом фоне бесконечной суеты.
Где все бегут, снуют, кричат и матерятся,
Где чуть ошибся, и ты – уже не ты!

И словно в миг насильного зачатья,
Мне врезалась безудержная мысль.
Что не такие уж мы все друг другу братья.
Мы – лишь статистика, набор нелепых цифр.

Хотим остаться для истории в веках,
Но кто-то, кажется, сказал: «Ни что не вечно.»
И маринуя счастье в собственных слезах,
Мы молча едем по маршруту до «конечной».

А для кого и светофоры не мигают…
Такой, естественно, и в армию не годен.
Он, как и я, который год не высыпаясь,
Давно прострелян сквозняками подворотен.

Страна с похмелья отмечает Новый год!
Хотя, какое там, не те уж нынче зимы.
И спят в обнимку: Эмо, Панк и пьяный Гот,
И каждый третий покупает мандарины.

И мы как буд-то бы все время на прозвоне.
Бегут года и я уже совсем другой.
Настигла старость и Ванн-Дамма со Сталлоне,
И лишь Есенин вечно молодой.

Нам свою жизнь довольно трудно подытожить.
Все разрешится, нужно только подождать.
Но вновь нервирует медлительный прохожий,
Которого никак не обогнать.

Если ты любишь порочных мужчин,
То я для тебя – идеальная пара!
Лишь бы всегда был открыт магазин,
Тогда и проблемы особо не парят.

Не выгоняй из сердца на улицу.
Сегодня на улице страшный ветрище!
Только люби, как в фильмах Кустурицы,
И я снова стану: светлее и чище!

Я утопленник этого города,
Я утопленник целой Страны!
В ожиданьи войны и всеобщего голода,
Я смотрю черно-белые сны.

Здесь мечта зависает над бездною,
Притворяясь безымянной звездой.
Ведь я тоже, как все – живу жизнь бесполезную
И бреду не своей бороздой.

Я терпенье свое изнасиловал,
За малейшую радость борюсь!
И возможно уже, где-то в серых извилинах
Окончательно к маю сопьюсь.

Раздарю себя глупо на фенечки…
Рассчитаюсь душой за долги.
Сеют бабушки голубям крошки и семечки,
Мне же друг мой не подал руки.

Запираясь в бетонных коробках,
Люди ставят на утро будильники.
Плачут в кухнях стыдливо и чувственно-робко,
Размороженные холодильники.

Все уйдет в неизвестность и прошлое,
Под воздействием рыхлого спама.
Телевидение кормит нас шутками пошлыми,
Заменяя реальность рекламой.

И на стыке последних столетий
Мы, как видимо, очень похожи.
Нам хватает всего лишь двух междометий:
Я как буд-то бы счастлив и вы, как-бы тоже.

Была ночь… И мы были одни.
Город, словно от чувства стеснения,
Зажигал неземные огни
Электрического напряжения.

На краю беспокойного лета,
Обезумев от счастья, стояли…
Но, встречая чужие рассветы,
Мы друг-друга в закатах теряли.

Ветер в кронах деревьев затих,
А меня разрывает на части!
Дописав незаконченный стих,
Я не в силах сдержать своей страсти!

И не бритой коснувшись щекой,
О твою безупречную кожу,
Я скажу тебе тихо: «Я — твой...»
И ты молча ответишь: «Я тоже...»

Так, быть может, не нужно причин,
Для разлуки, Судьбой уготованных?..
Ночь нежна… И мы снова молчим
В электричестве сонного города…

С тех пор, как мы не виделись, прошел
Быть может месяц или два… не помню.
Мы растворялись в полумраке тесных комнат,
А до меня, только сейчас дошло:

Мы шили жизнь, вязали отношенья,
Казалось все беспечным и простым.
Но мы расстались… нет — рассеялись, как дым,
И не поздравили друг друга с днем рожденья.

А жизнь кипит: меняются тусовки,
Спидометры считают километры…
А ты все та же: в своих темно-красных гетрах
Читаешь Гришковца на остановке.

Ты тоже знаешь, что такое быть одной,
И я конечно далеко не Нострадамус,
Но знаю точно, что ты скоро выйдешь замуж
И станешь верной и хозяйственной женой.

В твоих беспечных, сокровенных женских снах
Я моюсь в ванной, словно в грязной мутной луже.
И может тоже, став кому-то милым мужем,
Лечить любовью буду ненависть и страх.

И где-то там — за пеленой декабрьской стужи,
Напротив зеркала, у вешалок в прихожей,
Поцеловав тебя губами нежно в кожу,
Все так же буду одиночеством простужен.

А знаешь?.. со мной даже можно жить…
Сейчас скажу, в чем ни кому не признавался…
Я так давно уже ни с кем не целовался…
Об этом очень трудно говорить.

Нам был отпущен от судьбы короткий срок
И вот теперь, когда все кончено навеки,
Воскресным утром, открывая нежно веки,
Другая станет героиней этих строк.

Не так уж много я успел тебе сказать.
Мне смысла нет уже на прошлое молиться.
Я по привычке застираю в ванной джинсы
И как убитый одиноко лягу спать.

Мне страшно жить, меня ни что не вдохновляет.
Я за любовь твою тебя благодарю.
Мне очень жаль, что сам я больше не люблю.
А это, уже многое меняет.

Качаешь через инфро-красный порт:
Мелодии и мужиков раздетых.
Твоя подруга тайно делает аборт,
И ты сидишь в больнице возле туалета.

Учитель ставит вам очередной прогул,
И вас обеих уж вот-вот попрут из школы.
Скажи мне, милая, ну кто кого надул?
Ведь в наше время залетать совсем не ново.

У вас теперь особенный секрет –
Лишились девственности, чем же тут гордиться?
А вам всего лишь по шестнадцать с лишним лет,
Но свежесть юности уже не возвратится.

Твою подругу ждет не мало горьких бед:
Бесплодие и разные болезни.
А что тебе? Тебе и дела нет –
Сидишь в наушниках и напеваешь песни.

Блестишь, как глянцевый не читаный журнал.
Но содержанием своим, увы, не блещешь.
А вас обеих дома ждет большой скандал,
И ты лишь из-за этого трепещешь.

Тебе не терпится уехать поскорей
Куда-нибудь подальше погулять,
Найти своих сомнительных друзей
И свой секрет им тоже рассказать.

Когда закончат операцию врачи,
Ты выйдешь из холодных стен больницы.
Ну, а пока сиди, пожалуйста, молчи.
Сегодня умер человек, так и не успев родиться.

Звезды в небе – белые веснушки
От мороза сыплются на нас.
И как будто бы одной большой подушкой
Покрывает землю плотный наст.

Нет причин для страха очень веских,
Разве что простуда или грипп.
На окне в цветочек занавески,
На столе, под марлей, чайный гриб.

В темноте, тихонько чиркнув спичкой,
Под тревожный стон не смазанных петель,
Как по старой и дурной привычке
Я ложусь в, тобой нагретую, постель.

И пускай с огромным опозданьем,
Прогоняя все невзгоды прочь,
Я курю твое морозное дыханье
В эту мандариновую ночь.

Не пишет, что-то мой ворчливый друг…
Наверное, опять не просыхает.
Давно не жали мы друг другу рук,
И скоро ли пожмем – ни кто не знает.

Он, как и я – законченный добряк,
Хотя бывает чересчур невыносим.
В такие дни нас с ним спасает лишь коньяк
И круглосуточно живущий магазин.

Ему не стать уже успешным сомелье,
Хотя в спиртном он разбирается прекрасно.
А может он уже мечтает о семье…
В своей «однушке» курит трубку беспристрастно.